— Мы разговаривали по телефону…

— Да, — подтвердила она. — Разговаривали. Теперь я здесь.

— Это вы что же, из такой дали приехали? — удивился он.

— Да, и мне требуется тело, — ответила Глория. — Я хочу отвезти его обратно в Лос-Анджелес.

— Целый день катила, — сообщил хозяин магазина.

— Тело… — повторил Фахардо.

— Я действительно ехала целый день, — сказала она, — и должна вернуться назад. Поэтому, будьте добры, отведите меня туда, где я смогу его получить.

— Ага, — сказал Фахардо. — Кого?

— Тело. Карла Перрейра. Вы сказали по телефо… послушайте, в чем, собственно говоря, проблема?

— Проблема? — Он перевел взгляд на старика, тот пожал плечами. — Нет-нет, сеньора, проблем у нас не имеется. У меня — точно. Луис? У тебя есть проблема?

— Нет, Тито.

Фахардо снова взглянул на Глорию.

— Выходит, если ее нет и у вас, значит, тут никаких проблем нет.

— Señor, — сказала Глория. — Я приехала сюда из уважения к усопшему.

— Это я понимаю.

— …и хочу, чтобы вы тоже проявили к нему уважение, — закончила Глория.

— Я очень уважаю усопших, — сказал Фахардо. — Луис? А ты?

Луис торжественно покивал.

— До чего докатился бы наш городок, — спросил Фахардо, — если бы мы и покойников не уважали?

— Замечательно. Так можем мы…

— Не уверен, что это возможно, сеньора. — Фахардо заткнул подол рубашки в штаны. — Расследование пока что в самом разгаре.

— Какое еще расследование?

— Ну, понимаете, — начал Фахардо, — когда человек расстается с жизнью в местах, за которые отвечаю я, провести расследование — моя обязанность. Мне неприятно говорить вам это, сеньора, но ситуация сложилась трагическая. — В осанке и голосе его вдруг обозначилась властность — похоже, он решил, как ему следует вести себя с ней. — Весьма трагическая. Однако здесь не место обсуждать ее. Давайте пройдем в мой офис.

Он хлопнул старика по плечу и сказал:

— Луис?

— Adios[31], — отозвался Луис. — И к вам это тоже относится, сеньора.

Она повернулась к нему, чтобы ответить, а когда повернулась назад, Фахардо рядом с ней не оказалось, лишь сетчатая дверь поскрипывала, качаясь на петлях.

Глория нагнала его посреди улицы.

— Есть здесь кто-нибудь еще, с кем я могла бы поговорить? — спросила она.

— Никого, — ответил он. — Я — единственная достопримечательность этого города.

Они подошли к кинотеатру, Фахардо вставил ключ в скважину уже отпертого дверного замка. Глория смотрела, как он запирает замок и дергает дверь, которая, естественно, не открылась.

— Какого черта? — произнес Фахардо.

— Она была открыта, — пояснила Глория.

— Откуда вы знаете?

— Я уже заходила сюда. — Она повернула ключ, распахнула дверь: — Видите?

— Это выше моего понимания, сеньора, — ответил Фахардо и вошел следом за ней в кинотеатр.

— Что я могу вам сказать? — Фахардо, повертев в пальцах карандаш, опустил его на блокнот. — Ничего. Потому что сказать вам никто ничего не может. Поверьте, я знаю, что такое горе. Гоpe — мое ремесло. Мне нужно, чтобы вы поняли то, что понимаю я. А я очень хорошо понимаю, какими сложными могут быть ситуации, подобные этой.

И знаю, как ведут себя в этих случаях люди. Они пытаются найти причину, а когда им это не удается — потому что у ситуаций, подобных этой, причины отсутствуют, — начинают требовать справедливости. Или обижаются на Бога, проклинают жестокость жизни. Однако они обращаются к пустоте, сеньора. Вы знаете это так же хорошо, как и я. Когда вы кричите в небо, вас слышат лишь облака.

Фахардо возвел к потолку полный благочестия взор.

— И если быть совсем честным, — а я честен с вами, сеньора, поскольку вы кажетесь мне достойной женщиной, которая не станет вести себя в столь трагической ситуации так, как ведут некоторые, то есть как умалишенная… Вы? Нет, конечно. Вы прекрасно владеете собой, сеньора. Я это вижу. Вы его жена?

— Я его друг, очень близкий, — ответила Глория.

— По-моему, вы говорили…

— Вас подводит память.

Он помрачнел:

— И вы приехали в такую даль…

— Да, — сердито ответила она.

— Ладно, ладно… Как прошла поездка? Жарко было?

— Поездка прошла хорошо.

— Город легко нашли?

— У меня есть карта.

— Мм, угум… ладно. Так вот, сеньора, я говорю о том, что видел за мою жизнь много горя и много людей, рвавших на себе волосы из-за трагедий, предотвратить которые они не смогли.

Как-то раз в наш город приехала супружеская чета, приехала, чтобы похоронить свою дочь. Трехлетнюю. Мать засыпает после полудня, девочка выходит на веранду. А там стоит стремянка — отец заменял незадолго до этого перегоревшую лампочку. Девочка залезает на стремянку и срывается с нее. Летит вниз, ударяется головой о перила веранды, — он пристукнул кулаком по краю стола, — и падает лицом в лужу.

В день похорон мне звонит священник. Приходите поскорее, говорит он. Мы не можем похоронить девочку.

Все было не так, как вы думаете, сеньора. Плохо вела себя не мать девочки. Отец. Он не позволял опустить гроб в могилу. Просто лег на него и лежал. Заявил, что не слезет с гроба, пока ему не объяснят причину…

Фахардо вздохнул:

— Мне пришлось стаскивать его. Я не хотел этого, но что еще мне оставалось делать? Отец требовал, чтобы ему объяснили логику ситуации, в которой логика попросту отсутствовала. — Фахардо коснулся пальцами лба и резко отбросил их в сторону, словно отпуская на волю птицу. — Он жаждал логики так сильно, что утратил способность логически мыслить.

И куда это его привело? Ситуации, подобные вашей, сеньора, — просто-напросто трагедии в чистом виде. Пытаться найти стоящий за ними замысел…

Фахардо откинулся на спинку стула, покачал головой.

— Это едва ли не оскорбление для усопшего. — Он встал, прошелся по сцене. — Я устроил здесь мой офис. Самое прохладное место в городе. Мне нравится приходить сюда, убираться подальше от солнца. В середине дня температура снаружи может доходить до сорока пяти градусов. По Фаренгейту это будет… сто с чем-то? Около того. Очень жарко, сеньора. Можно и помереть, если не соблюдать осторожность.

Фахардо вернулся к столу, сел и, наклонившись к Глории, прошептал: