– Безумие. Придерживайтесь своих правил. Закрывайтесь в четыре часа. Неторопливость – это все.

Большие часы в комнате пробили четыре часа. Было похоже, что долгое душевное томление внезапно прекратилось.

Менеджер "Южноафриканского промышленного" проделал обратный путь в офис с небольшим облегчением в глубине души.

При его появлении в зале наступило затишье. Он воспользовался этим. Теперь к нему вернулось мужество.

– Закройте двери, – резко сказал он. – Уже четыре часа.

Толпа закричала в знак протеста. Крупный мужчина перелез через решетку вдоль прилавка. На мгновение это выглядело как беззаконный бунт, но кассир выхватил из ящика револьвер, и, когда здоровяк посмотрел вниз на вороненое отверстие, мужество его покинуло. Больше никто не бросался, но в то же время толпа не собиралась расходиться.

– На сегодня мы закрыты, – сказал менеджер довольно хладнокровно. – Вы не должны ожидать, что я останусь здесь на всю ночь только потому, что вам взбрело в голову получить свои деньги все и сразу. Приходите завтра, и вам все выплатят.

Последовал насмешливый вой. Управляющий что-то шепнул одному из клерков, и тот выскользнул. Вскоре у дверей возникла суматоха, и полдюжины касок появились в толпе. Произошло какое-то колыхание, пока длинный прилавок снова не заскрипел, раздались ругательства, взметнулись вверх палки и разбилась каска полицейского.

В течение следующих нескольких минут происходило нечто похожее на драку, удары наносились довольно активно, и не на одном лице появились следы крови. Но за законом и порядком всегда стоит что-то помимо физической силы, и постепенно толпа повернула назад. Постепенно здание расчетного центра было очищено, железные ставни опущены.

Но город не успокоился. В воздухе витали самые невероятные слухи. Другие банки, занимавшиеся более или менее крупным бизнесом по снятию денег, последовали примеру Южно-Африканского промышленного, и это не способствовало восстановлению общественного доверия. Было совершенно ясно, что наутро каждый банк столкнется с подобной проблемой.

В восемь часов на улицах все еще было многолюдно. Было довольно тепло, с наступлением сумерек движение практически прекратилось, и стало очевидно, что тысячи людей молчаливо решили сделать одно и то же – остаться на улицах на всю ночь возле своих офисов или деловых домов и ждать, чтобы утром получить возможность стать первыми. Люди сидели на тротуарах и на проезжей части. Во всех городских заведениях общепита давно закончилась еда.

Под большими электрическими лампами люди лежали, читая вечерние газеты. Это был гигантский пикник, венчала который трагедия. Не было смеха, только мрачная целеустремленность.

Газеты были полны плохих новостей из провинций. Повсюду общественный престиж был подорван до предела. Десятки местных банков были разорены.

В Вест-Энде была только одна тема для разговоров. Но театры и рестораны были открыты, и жизнь шла своим чередом. Эрикссон и его компаньон по несчастью ужинали в отдельной комнате в отеле "Савой". Официанты ушли, на столе остались вино и сигары.

У обоих был подавленный вид, скрытый блеск в глазах и легкая расслабленность в руках, вызванная не только шампанским. Прошло много времени, прежде чем кто-то из них заговорил.

– Довольно теплый день, Илай, – заметил Эрикссон.

Ашертон-Смит вытер свой раскрасневшийся влажный лоб.

– Да, пожалуй, – сказал он. – Я не такой остроумный, как ты, я знаю, но я готов потерять несколько тысяч, чтобы не попасть впросак.

Эрикссон не был столь презрителен к своему тупоумному партнеру, как обычно.

– Я хотел бы знать, к чему вы клоните, – пробормотал он.

– Что ж, мы были слишком резкими. Мы зашли слишком далеко. Акции должны были упасть всего на несколько пунктов, а мы должны были покупать на повышение. Мы выложили каждый пенни, который могли сгрести в кубышку, чтобы они выросли. И что мы получили? Несколько сотен тысяч акций на несколько пунктов ниже номинала? Ничего подобного. Если эта паника продлится еще два дня, мы обменяем все свои наличные и кредит на тонну-другую макулатуры.

– Все вернется обратно, – с сомнением сказал Эрикссон.

– Но когда? Эта шумиха была слишком масштабной для общественности. Мы напугали их так, что они еще много дней не успокоятся. Мы показали им, что может произойти. И они поняли, что все слишком раздуто. Падение на несколько пунктов могло бы положить миллионы в наши карманы. А так нам придется держаться, возможно, месяцами. А мы недостаточно сильны для этого.

– Если завтра кабель снова заработает. – хрипло сказал Эрикссон после паузы, – то…

– Да, а если нет? А если он заработает, что тогда? А если завтра в Банке Англии произойдет обвал!

– Я никогда не думал об этом, – простонал Эрикссон. – Передай бренди. Если бы только завтра была суббота, а не четверг! Это будет довольно черный четверг.

Эрикссон и Ашертон-Смит все еще потягивали бренди, но они уже не злорадствовали над своей добычей с сияющими глазами – они уже не подсчитывали свои будущие миллионы. Подобно жадной лисе, они отбросили реальность ради тени. Они разорялись вместе со своими жертвами.

С угрюмыми, прищуренными, налитыми кровью глазами они смотрели друг на друга.

– Полагаю, мы не можем ни о чем намекнуть, – предположил Эрикссон.

– Намекни, – усмехнулся Ашертон-Смит. – Ты умный парень, да – даже слишком умный. Но если это все, что ты придумал, тебе лучше заткнуться. Может быть, ты хочешь пойти и рассказать эту историю лорду-мэру?

Изящность речи Эрикссона, казалось, покинула его.

– Кто мог предвидеть подобное? – простонал он. – И хуже всего то, что мы не смеем сказать ни слова. Малейший намек вызовет подозрение, и вы можете быть уверены, что они сделают так, что наказание будет соответствовать преступлению. Нам придется просто смириться и потерпеть.

Ашертон-Смит потряс кулаком перед лицом собеседника.

– Ты жалкий мошенник! – закричал он. – Если бы не ты, я бы сегодня был богатым человеком. А теперь я разорен, разорен!

Эрикссон покорно склонил голову, не говоря ни слова.

На следующее утро город проснулся раньше обычного; более того, в кои-то веки он вообще не спал. К девяти часам утра улицы были запружены людьми. Невыспавшиеся, с горящими глазами, они ничего не добились своим упорством, потому что их оттесняли от столба к столбу другие, более свежие и готовые к бою.

Провинциальные поезда с раннего утра начали вливать новые силы в Лондон. Многие деловые люди спали, как могли, в своих офисах, будучи уверенными, что только так они смогут утром быть на месте. Они выглядели усталыми и измученными.

Это была тихая, упорная, мрачная толпа. Не было ни суеты, ни игры в кости, ни чего-либо подобного; даже вездесущие любители юмора отсутствовали. Они упорно шли вперед, плотной толпой огибая большие банки. Как только опустились