— Еще! — прокричала она, как юная поклонница на рок-концерте.

— Нет, — помотал головой Адам. — Теперь твоя очередь.

— Ладно, — уступила она. — Давай обедать.

Возвращаясь вечером в свое бунгало, Тони снова заговорила о том, что произошло днем.

— Знаешь, — сказала она, — на вышке ты совсем другой человек. Когда ты летишь к воде, ты такой красивый… Даже не знаю, с чем сравнить.

Когда они обустроили свое бунгало, Лиз приняла их приглашение погостить, благо в саду имелся и небольшой гостевой домик.

Обстоятельства, при которых две женщины встретились во второй раз, разительно отличались от их первого знакомства. На похоронах Макса Тони держалась в сторонке и всячески выражала свое сочувствие. Сейчас же она отчетливо уловила силу привязанности между Адамом и Лиз, и в ней проснулось инстинктивное чувство соперничества.

Демонстрируя, как того требовали приличия, интерес к детскому психоанализу, Тони в то же время не считала нужным особенно скромничать относительно своей работы в министерстве.

Она в открытую говорила о влиянии, которое ей пришлось пустить в ход, когда она направила судебных исполнителей для охраны директора одной клиники во Флориде, который по просьбе беременных женщин делал им аборты.

В этой связи у них с Адамом состоялся единственный неприятный разговор за все время, что они были вместе.

— Жаль, что ты недолюбливаешь Лиз, — заметил он по возможности беспечным тоном.

— С чего ты взял?

— Считай, что это мое предположение, — ответил он. — Ну, скажи, при всех твоих заслугах, так ли уж обязательно было хвастаться тем, что ты отстаивала чье-то право на аборт, перед женщиной, страдающей бесплодием?

— Перестань, Адам, — рассердилась Тони. — Извини, если я, как ты говоришь, «хвасталась». Но ведь Лиз живет в реальном мире, в котором большинство женщин могут иметь детей и рожают их. Ты же не можешь всю жизнь ограждать ее от разговоров, травмирующих ее психику.

— Ладно, не нужно только седлать моего любимого конька и говорить о деторождении. Просто впредь постарайся быть тактичнее, хорошо?

Тони уже научилась распознавать момент и, когда требуется, могла сменить пластинку.

— Вот в чем твоя неотразимость: в тебе непостижимым образом сочетаются трепетность натуры и мужская сексуальность.

Устоять перед столь явной лестью он не смог. И мгновенно переключился на гораздо более волнующие мысли.

Остаток месяца пролетел со скоростью оборотов центрифуги, которая в данном случае разгоняла частицы душевной энергии.

В последние курортные выходные наступила кульминация.

Как-то само собой вышло, что сразу после утренней прогулки они занялись укладкой чемоданов. Сборы происходили в той самой спальне, где они провели весь этот счастливый месяц. Теперь же между ними словно происходила беззвучная, но жаркая дискуссия.

Неожиданно Адам пробурчал:

— Не хочу, чтобы это кончалось.

Тони подняла на него взгляд, исполненный боли от предстоящей разлуки.

— Я тоже, — тихо сказала она.

После неловкой паузы Адам закончил:

— Тони, это не должно вот так закончиться.

— Мы будем в каком-то часе лёта друг от друга, — напомнила она, отлично понимая, что это слабое утешение.

— Нет, — не унимался Адам, — этого мало. Мы должны быть вместе.

Он был прав. Именно в этом и заключалось самое главное.

Тони посмотрела на него и спросила:

— Думаешь, ты смог бы жить в Вашингтоне? В Институте здравоохранения возможностей не меньше, чем в Гарварде.

— А может, лучше тебе перебраться? В Бостоне полно знаменитых адвокатских контор.

— Адам, для меня Вашингтон — совершенно особенное место. Я не могу объяснить словами, что такое динамика политической власти. Я еще в самом начале карьеры — и не только в правительстве. С января я начинаю вести еженедельный семинар по конституционному праву в Джорджтауне, это для меня большая честь.

— Перестань, Тони, — ласково произнес он. — В стране полно знаменитых юридических школ, и Гарвардская по праву считается самой прославленной.

Она уронила голову и едва слышно проговорила:

— Черт, я знала, что этим все кончится. Я только не знала, что будет так больно. У меня просто сердце рвется на части.

Адам в тот же миг заключил ее в объятия.

— Пожалуйста, Тони, — взмолился он. — Я люблю тебя. Ты мне нужна. Обещай, что хотя бы подумаешь.

— А ты думал, почему я весь месяц так мучилась?

— Послушай, давай не будем спешить.

Она опять опустила голову.

— Не могу.

Адам опешил.

— Ты хочешь сказать, что готова расстаться со мной ради карьеры?

Тони подняла на него сияющие глаза.

— Да!

— Что — да? — спросил он, чувствуя, как почва уходит у него из-под ног.

— Да, Адам, я тебя люблю и хочу стать твоей женой. И если для этого надо переехать в Бостон, что ж, я согласна.

Адам вновь воспрянул духом. Он был вне себя от счастья. Но его тут же стали одолевать сомнения и угрызения совести, ведь из-за него Тони придется идти на большую жертву.

Они поцеловались и упали на постель. И предались такой страсти, что Тони опоздала на прямой рейс до Вашингтона. Иными словами, теперь им оставалось только ехать на машине в аэропорт Логан в Бостоне. В этом были и свои преимущества: они еще два часа будут вместе!

Это было похоже на извержение вулкана.

— Нет, Куперсмит, ни в коем случае. Сначала реки повернут вспять! — проревел Томас Хартнелл, для убедительности грохнув кулаком по столу. — Ты ни при каких обстоятельствах не затащишь мою дочь в эту глухомань. И городом-то назвать язык не повернется.

— Папа, ради бога, успокойся.

— Так, Шкипер, ты исчезни, я с ним сам разберусь.

— Нет уж! Речь идет о моем будущем. Точнее — о том, как вы собираетесь меня делить между собой.

Тони осталась смотреть, как воюют два самых дорогих ей человека. Дело зашло так далеко, что в какой-то момент ей показалось, что сейчас в ход пойдут кулаки.

— Мистер Хартнелл, вы меня выслушаете или нет, в конце концов? — не выдержал Адам.

— Могу вас огорчить, доктор Куперсмит, ничего интересного вы мне сообщить не сможете. И хочу вас опередить: я признаю, что обязан вам жизнью, но дочерью я вам никак не обязан! Она для меня дороже жизни.

— Сэр, я же не в Тимбукту ее увожу.

— Если вы готовы выслушать мое мнение, то любая географическая точка за пределами Вашингтона является неприемлемой. Адам, как вы не поймете: мне достаточно снять эту трубку — и через десять секунд вы получите место в Институте здравоохранения и зарплату вдвое выше нынешней. Сдался вам этот Гарвард!