1956 года. Эудженио лидировал на протяжении четырех пятых гонки, опережая ближайшего соперника на семь минут. Однако из-за банальной механической поломки, случившейся во Фьюмефреддо, был вынужден сойти. Он спрятал машину в переулке, пропустил не заметившего его Таруффи на Maserati и сообщил о сходе товарищу по команде Коллинзу. Тогда Коллинз догнал Таруффи, отыграв 8 минут, и одержал победу, привезя Maserati 53 секунды. Эудженио суждено было погибнуть во время обычной тренировки на трассе в Модене в те минуты, когда его душу терзали переживания. Видимо, в какой-то момент у него выключились рефлексы. Он понимал, что может погибнуть, но гонки приносили ему слишком сильные эмоции, поэтому Эудженио не хотел заканчивать карьеру и продолжал рисковать на трассах. Кастеллотти наслаждался славой и выступал для зрителей, благодаря поддержке которых часто творил настоящие чудеса.

За несколько дней до смерти, в конце зимы 1957 года, на автодром Монцы приехала невеста Эудженио Делия[81], уже тогда известная актриса, выступавшая в амплуа субретки[82]. На их встрече присутствовал и я. Делия улетала во Флоренцию, где должна была играть в спектакле с Вальтером Кьяри[83], если я не ошибаюсь. Я не в первый раз видел Делию и Эудженио вместе: молодые, красивые, с озорным блеском и упрямством в глазах. Но в тот день я сразу почувствовал, что в их отношениях назревают перемены: оказалось, Делия и Эудженио собираются пожениться. Помню, Делия вдруг с чувством заявила: «Эудженио сделал мне предложение, но говорит, что я должна бросить театр. Пусть тогда тоже бросает свои гонки!» На прощание они обнялись, но, кроме страсти, в объятии чувствовалось раздражение, из-за которого страдали оба. Делия отправилась во Флоренцию, а мы еще несколько часов проговорили с Эудженио. Он рассказал мне о мучительных любовных переживаниях, а я ответил, что, по-моему, они требуют друг от друга невозможного: если бы он не был великим пилотом, а она – известной актрисой, разве стали бы они такими, какие есть, разве смогли бы полюбить друг друга? И добавил: «Постарайтесь по-настоящему понять и того, кого любите, и самих себя».

Через неделю на тесты в Модену Кастеллотти вернулся из Флоренции рассеянный и злой. На втором круге его машина в шикане врезалась в бордюр, гонщика выбросило, а болид вылетел на трибуну[84]. Спустя годы я вспоминал его историю для телевидения. Энцо Бьяджи с гостями обсуждал возможности мото-маэстро Джакомо Агостини, которому прочили неплохую карьеру и на четырех колесах. В телестудию пригласили элегантную, одетую в черное женщину. Это была мама Эудженио. Агостини дал понять, что рано или поздно хочет попробовать свои силы в автоспорте[85], и ведущий спросил мать Эудженио, советует ли она ему это. «Нет», – тихо ответила женщина. Еще она говорила, что гордится победами сына. «Помните какие-нибудь?» – спросил Бьяджи. «Да, да, конечно. “Милле Милья”. И еще, еще…» – она не смогла назвать дни славы сына, а вот день гибели точно не забудет, постоянно терзаясь мыслями о том, что, не поссорься он тогда с Делией, может, трагедия бы и не случилась.

Последним итальянским гонщиком международного уровня и, я бы сказал, последним представителем итальянской школы идеального стиля пилотирования, берущей начало от Наззаро и Варци, был Луиджи Муссо. Как и Кастеллотти, он начинал выступать на спорткарах, купленных на собственные деньги. Потом Луиджино, как его называли в начале карьеры, превратился в Луиджи – чемпиона Италии. Но остался прежним – слава не вскружила ему голову. Погиб Муссо в 1958 году на трассе «Реймс». О том столкновении с Майком Хоторном много чего сказано, но мало что известно точно, и всей правды мы уже никогда не узнаем. Факт остается фактом: когда до победы рукой подать, настоящие гонщики готовы на любые безрассудные риски, особенно если соперники не уступают им в желании победить. И не всегда эта борьба идет между пилотами из разных «скудерий».

Я еще раз прокручиваю в памяти ту аварию в повороте «Мюизон». Ее ошеломляющая фатальность в который раз доказывает, что у трагедии на гоночной трассе не бывает одной-единственной причины. Сколько раз, пытаясь их найти, я расспрашивал людей, которые могли что-то знать. В этой шпильке бок о бок встретились два человека, два товарища по команде, два пилота за рулем одинаково мощных машин, одержимые одинаковым желанием победить. Никто не скажет, что в обычной жизни Муссо и Хоторн были врагами. Нет, между ними сложились хорошие, уважительные отношения, хотя парни обладали абсолютно полярными темпераментами. Но в том злополучном повороте они боролись не на жизнь, а на смерть. Возможно, у Хоторна за девять лет выступлений уже накопилась определенная усталость. Он дал мне понять, что сделает все для завоевания титула чемпиона мира, а потом наконец закончит карьеру. Майк занимал отличную позицию в турнирной таблице – шел вторым за Стирлингом Моссом. И знал, что победа в Реймсе позволит ему исполнить мечту. Поэтому был решителен как никогда.

Что касается Муссо, то он выиграл в Реймсе годом ранее. Трасса отлично ему подходила, и это придавало Луиджи уверенности. Он тоже хотел стать чемпионом мира, что, в принципе, было возможно. Но собирался сражаться не только ради титула[86]. Накануне гонки Муссо узнал о размере призовых. «Нужно побеждать», – говорили ему эти цифры на белой табличке. За победу на трассе «Реймс» выплачивались рекордные призовые – в 10 раз больше, чем на всех остальных этапах. У Муссо даже был собственный секрет, который, по его мнению, и позволил ему победить в прошлый раз. Фанхио сказал, что в шпильке «Мюизон» все сбрасывают скорость, а если не снимать ногу с газа, можно выиграть примерно полсекунды. Годом ранее Муссо именно так и поступил. Но Ferrari стали мощнее, и Луиджи на тренировках понял, что риск тоже возрос. Вот они добрались до поворота: Хоторн первый, Муссо за ним примерно в 20 метрах. Я уверен, что ногу с газа он не снимал – уж слишком высок был градус гонки. Трудно сказать, что именно произошло. Свидетельства маршалов-очевидцев настолько пропитаны пережитым страхом, что вряд ли могут верно отражать произошедшее[87]. Со смертью Муссо закончилась эпоха прекрасного итальянского стиля. Чемпионом мира стал Хоторн. А через шесть недель после пресс-конференции, на которой он объявил об уходе из спорта, Майк поздно вечером возвращался домой и не справился с управлением на мокрой дороге. Некоторые утверждают, что он порядком перебрал, и, зная его привычки, исключать это я бы не стал[88]. Он погиб на месте, врезавшись в дерево. Вот такая история – загадочная и жуткая история смерти.

В Модену Майк Хоторн приехал в 1953 году по моему приглашению в сопровождении отца – его первого фаната. Оказывается, 30 лет назад мы уже виделись с ним на автодроме «Бруклендс» неподалеку от Лондона. Он тогда занимался и мотоциклами, и гоночными автомобилями. Судьба распорядилась так, что его белокурый мечтательный сын несколько лет выступал за Ferrari, а в 1958 году завоевал титул чемпиона мира, обыграв Стирлинга Мосса, с которым упорно боролся весь сезон.

Уникальность Хоторна заключалась в сочетании его поразительных способностей с крайней нестабильностью. Он сохранял самообладание в любой ситуации и смело шел на грамотно просчитанный риск, однако порой мог с треском провалиться. Но в те дни, когда Майк был в настроении, он не боялся соперников и раз за разом это доказывал. Достаточно вспомнить Гран-при Франции 1953 года, когда он обыграл Фанхио, Гонсалеса,