возле Учебного Дома. Некоторым из нас нужно было принести глину; другим – собрать все, что можно было использовать для ее замешивания: ведра, тазы, бадьи и тому подобное; третьих отослали собрать лопаты, мотыги, веревки, разнообразные инструменты.

Сначала мне нужно было копать, а потом, взяв молот каменщика, находиться поблизости с Гурджиевым. Я отправился за лопатой, а вернувшись к Учебному Дому, был поражен муравейником кипучей деятельности. Дети и женщины, выстроившись в непрерывную цепочку, передавали камни и складывали их вдоль Учебного Дома. Остальные толкали тачки с глиной или носили кувшины с водой.

Неподалеку от фасада Учебного Дома, рядом с тропинкой, натянули веревку около 30 метров длиной. Здесь же находился раздающий инструкции Георгий Иванович. Лужайка между Учебным Домом и тропинкой была неровной и шла под уклон. Вначале нам нужно было разрезать дерн на квадраты около 10 сантиметров толщиной и временно сложить их с другой стороны тропы. Потом мы ровняли вдоль веревки полосу земли, достаточно широкую для устройства поддерживающей стены, и использовали лишнюю землю, придавая склону плоский вид. Моей задачей было ограничивать область выравнивания от 8 до 10 метров, затем в работу вступали другие. Мы хотели построить небольшую поддерживающую стену, чтобы склон не осыпался на тропу. Стена должна была быть около 30 метров длиной и 60–80 сантиметров высотой. Гурджиев просил нас после выравнивания каждых 10 метров рыть широкую водоотводящую канаву, чтобы стенку не подмывало.

Двигаясь от одной перемешивающей глину с водой группы к другой, Георгий Иванович проверял густоту замеса и, убедившись, что работа в других группах идет хорошо, прокричал: «Несите глину! Несите камни! Наливайте воду!»

С такими указаниями деятельность «муравейника» стала приобретать более определенную форму. Даже сторонний наблюдатель смог бы теперь увидеть цель всей работы. Несколько человек дробили большие камни до определенного размера. Потом их принесли Гурджиеву, который незамедлительно начал возводить стену. Темп стал невероятным.

«Глину! Камни! Глину! Камни! Больше глины!»

Не успевал Гурджиев взять камень в руку, как он уже лежал на своем месте. Все это больше походило на сказку: более десятка человек, работающих на пределе возможностей, едва могли обеспечить достаточно камней для работы всего лишь одного.

К моему удивлению, в тот день Гурджиев не уехал в Париж, как обычно. Чаще всего он уезжал, организовав работу и показав каждому из нас, как работать в ритме, обеспечивающем действительно активное усилие. В тот день он остался с нами.

Выкрикивая указания и ругаясь на непонятном для меня красочном языке, он постоянно побуждал всех к активности, особенно готовящих камни, поскольку из-за нас цепочка иногда задерживалась. Стена росла как в ускоренном кинофильме и скоро стала еще длиннее. Теперь уже боялись затормозить те, кто изо всех сил старался выровнять перед нами землю.

Постепенно перед нашими удивленными взглядами вырастала стена – прямо из травы, поскольку квадраты дерна, вырезанные спереди, сразу укладывались позади, и по всей длине заново облагороженной территории лежал великолепный зеленый ковер. Те, кому не нужно было таскать камни, стали подносить воду из соседнего пруда для полива дерна и трамбовать квадраты травы босыми ногами, делая стыки между ними менее заметными. Другие, вооружившись щетками и бадьями, счищали с практически законченной стены лишнюю глину.

Для строительства стены длиной 30 метров потребовалось менее пяти часов. Нельзя было заметить ни единого признака проделанной работы, и ни один из нас не уложил ни одного камня. У нас действительно складывалось впечатление, что стена была здесь всегда. Теперь, выполнив задачу, Гурджиев дал нам полчаса отдыха перед ужином. На лице его читалось обычное выражение, как будто ничего и не происходило. Каждый из нас отчетливо понимал, что в любой деятельности только всеобъемлющее видение может позволить, как говорил Гурджиев, «работать как человек».

Еще одну иллюстрацию такой работы мы увидели тем же вечером в гостиной. Гурджиев с помощью Фомы де Гартмана, сочинял музыку, для работы над Движениями. Гурджиев задавал определенный ритм, который Фома де Гартман играл на фортепиано. Георгий Иванович внимательно слушал, затем выделял важные моменты, постукивая пальцами по клавишам. Потом тональность менялась, пока не достигалось определенное внутреннее состояние. Только тогда он начинал напевать восточную мелодию, которую де Гартман воспроизводил, пробуя, одну за другой, различные гармонии. В тишине, следовавшей за каждой попыткой, он поворачивался к Гурджиеву, определяя его реакцию. Наблюдение за сотрудничеством двух одаренных людей, способных за несколько секунд произвести на свет оригинальное произведение, отвечающее определенным условиям и требованиям, завораживало.

Возвращаясь к законченной в тот день работе. Я предполагал, что построенная таким образом стена не сможет долго сопротивляться разрушительному действию времени, но побывав там впоследствии, смог все увидеть сам. Спустя тридцать лет после строительства стены, во вторник, 6 мая 1952 года, я вернулся в Фонтенбло. По православному календарю это был день св. Георгия, который Гурджиев всегда отмечал. Я, вместе с несколькими его учениками, посетили его могилу в Авоне, где мы в молчании отдали ему дань уважения. После мы отправились в Приоре. Часть нашей работы разрушили новые владельцы, но оставшаяся часть стены стояла крепко, и я уверен, будет крепко стоять еще долгие годы.

Урок акробатики

Гурджиева я всегда видел размышляющим, серьезным и сдержанным, и не мог представить его способным на акробатические трюки. Но он никогда не прекращал удивлять меня и давать пищу для размышлений. Однажды он разделил с нами, молодыми людьми, радостный момент товарищества. Учебный Дом почти закончили. Мы раскатывали и сшивали вместе ковры, поэтому большую часть времени или сидели на корточках, или опускались на колени. Работа спорилась, а умиротворяющее присутствие Гурджиева создавало очень приятную атмосферу.

Ковры были настолько мягкими, что оставляли ощущение, будто катаешься по траве; Гурджиев часто советовал нам так расслабляться, и мы от души повеселились, выполняя акробатические трюки. Каждый пользовался случаем показать, на что он способен. Гурджиев наблюдал за нашим балаганом, подбадривая тех, у кого не очень хорошо получалось; но если кто-то хотел похвастаться, ему сразу давали упражнение, которое он не мог выполнить, что быстро ставило все на свои места.

Увидев, например, что человек идет на руках, задрав вверх ноги, Гурджиев говорил: «Идти вперед легко. Попробуйте устоять на месте».

Когда кому-то это удавалось, он немедленно бросал новый вызов: «Кто угодно может так стоять на двух руках! Но никто не может называть себя настоящим чемпионом, если не может удерживать себя на одной руке!»

Если кто-нибудь и в этом преуспевал, он мог сказать, что для того, чтобы быть самым лучшим, нужно одинаково хорошо держаться на обеих руках. Одним