Затем одновременно произносят:

– «Тиндер».

О боже.

– Букашка. – На его лице появляется улыбка, когда он прижимает кулак к сердцу. – Ты появилась передо мной, словно призрак, и разбила мне сердце.

– Ты меня продинамил, – рявкает она в ответ. – И не называй меня так.

– Я же сказал: у меня срочное дело. Ничего личного. Я пытался перенести встречу, но ты меня проигнорировала.

Она фыркает.

– Правдоподобная история. Стоило догадаться, что меня бросит тот, кто называет себя «Жгучий Данте».

Воздух между нами накаляется.

Его темные глаза мерцают в свете встроенного освещения, пока он потягивает свой напиток.

– Что? Это моя изюминка.

– Точно.

– Мы можем попробовать еще раз, ты же знаешь. Ты хотела погулять с моей собакой. Он расстроился.

– Можно я погуляю только с твоей собакой?

– Сомневаюсь, что он согласится на это. Дизель очень преданный.

Мои глаза бегают, как при яростной игре в пинг-понг. Я прочищаю горло и указываю через плечо Алиссы на свою маму, которая оживленно разговаривает с одной из моих робких подруг из приюта.

– Смотри, там моя мама, – выпаливаю я. – Думаю, она пытается привлечь твое внимание.

Алисса смиренно вздыхает и наклоняется, чтобы быстро обнять меня.

– Ладно. Я поддамся на твою изощренную тактику отвлечения внимания и пойду поздороваюсь с твоей мамой. Приходи, когда закончишь… здесь. – Здесь – звучит особенно язвительно, когда она на мгновение переводит взгляд на Данте, а затем улыбается мне во весь рот, сверкая всеми своими зубами.

Я наблюдаю, как она вприпрыжку пересекает комнату, радостно покачивая бедрами в своей кобальтовой юбке-тюльпане.

Данте смотрит ей вслед, уставившись на ее задницу, затем снова переводит взгляд на меня.

– Что ж… извини за это. Бишоп бросил тебя? – ворчит он, прислоняясь бедром к барной стойке. – Отстой, он ведет себя как придурок.

У меня внутри все переворачивается при упоминании Кэла, но особенно при упоминании того, что он отсутствует. Я пожимаю плечами, изображая безразличие.

– Все в порядке. Он занятой парень.

– Ему пришлось задержаться после работы, чтобы починить тормоза, которые он испортил. Может, он еще появится.

Это не имеет значения.

Я твержу себе, что его отсутствие ни капли не имеет значения и не стоит забивать себе этим голову. Кэл и так приютил меня, присматривает за мной и даже иногда готовит. Сегодня утром, перед работой, он удивил меня завтраком: яичницей-болтуньей, миской фруктов и булочками с домашними сосисками. Увидев, что на столе стоит кружка горячего кофе с сахаром и вегетарианское блюдо, я почувствовала, что мое сердце затрепетало от надежды.

Тем не менее между нами есть дистанция.

После напряженного момента в ванной он отстранился от меня.

На каждый шаг вперед приходится три шага назад.

Полагаю, это хорошо. Это даже к лучшему. Несмотря на то что я все еще просыпаюсь посреди ночи от кошмаров, где меня преследуют ужасные образы Эммы, я не иду к нему. Я не ложусь рядом с ним и не позволяю ему прогнать воспоминания своим бьющимся сердцем и надежными, теплыми объятиями.

Это слишком… опасно.

Его сердце легко может уничтожить мое.

Его руки легко могут раздавать меня.

Крутя в руках стакан гавайского напитка под названием «Белый лотос», я изображаю легкую улыбку.

– Да, возможно. Но все правда в порядке.

– Говори что хочешь, но я-то знаю, что у тебя на уме, – говорит Данте, пронзая меня взглядом зеленых, как мох, глаз. – И, честно говоря, я вас обоих ни хрена не понимаю. Вообще. Кэл все время погружен в свои мысли, он слеп к тому, что происходит прямо перед его носом, а ты при этом ничего не делаешь. Ты просто позволяешь ему отдаляться от тебя все дальше и дальше.

Я пытаюсь сглотнуть, но в горле словно насыпали стекла.

– Он не хочет отношений. Ничего не выйдет.

– Еще как выйдет, – вторит он. – Он без ума от тебя. Безумно, однако он считает, что не подходит тебе. Заставь его понять, что все это чушь собачья. Заставь его понять, что между вами может что-то получиться, потому что для меня это ясно как божий день. – Данте вздыхает и, качая головой, делает паузу, чтобы допить остатки коктейля. – Черт, я вновь начинаю философствовать. Гребаный скотч всегда творит подобное со мной.

Я поджимаю губы, его слова превращаются в иглы и колют мое сердце.

– Знаешь, мой отец тоже был упрямым сукиным сыном, – размышляет он, показывая бармену пальцем, чтобы тот налил еще. – Он встретил мою маму и по уши влюбился в нее. Мгновенно. Она пуэрториканка, красивая и чертовски дерзкая. Она любила его так же сильно, как и он ее. У них были бурные отношения – так мне говорили, – и она довольно быстро забеременела мной. – Данте кивает в знак благодарности, обменивая новый напиток на пачку наличных. – Отец никогда не считал, что достаточно хорош для нее. Вырос в бедности, у него было тяжелое детство. Он работал на складе за ничтожную плату, сверхурочно и даже в выходные, чтобы свести концы с концами. Маме было все равно, главное, что они – вместе, но ему нет. Он видел, как люди оборачивались, когда она входила в комнату. Их взгляды были такими, словно мама выбрала какой-то мусор, а не мужчину… и в конце концов он заставил себя поверить, что она бросит его. Что он никогда не станет тем, кого она заслуживает. Проклятый мученик.

Мое зрение затуманивается, и я сжимаю стакан в руке.

– Что произошло?

Данте пожимает плечами.

– Отец верил в это до тех пор, пока мама тоже не начала в это верить. Он оттолкнул ее, замкнулся в себе, и она ушла от него. Вышла замуж за какого-то придурка, которого я должен называть отчимом, но я зову его просто «долбаный Ларри». – Данте надувает щеки и, усаживаясь на барный стул, принимается наблюдать за мной и за тем, как я грызу ноготь большого пальца. – Я просто хочу сказать: не позволяй ему избегать тебя. Не позволяй ему забивать тебе голову чушью собачьей, потому что так оно и есть. Я ни хрена не смыслю в отношениях, но верь мне, когда я говорю, что никогда не видел его счастливее, чем в те месяцы, когда ты работала в магазине. Ты – самое главное для него, Люси.

Я смотрю на него блестящими глазами. В какой-то момент мое сердцебиение участилось до тревожного ритма, а кожа раскраснелась и покрылась испариной. В комнате гуляют сквозняки, но я изнемогаю от жары. Перегрева.

Данте поворачивается лицом к бару, опираясь локтями о стойку. Я откидываю волосы назад, замечая, как сильно дрожат мои