конкурсантка выдала нечто крутое и редкое.

— Да всегда пожалуйста. Вывесим вечером понравившиеся вам номера отдельно, и приглашайте!

Я и в самом деле не видел причин отказывать худруку. На радио такие певицы нафиг не нужны, а ему пригодятся.

— Кстати, а сколько тут мест? — я внезапно озаботился посещаемостью.

— В 34-м году делали ремонт. Полный зал 1250 мест. Партер 400, — отвлекшись от перешептывания с Малеевым, сообщил Георгиевский.

Еще раз поглядев на клубящийся зал, я попытался прикинуть численность мероприятия. Нет, точно больше полутыщи. Опоздавшие тихонько входят, заменяя отговоривших свое конкурсантов. А ведь часто и те, и те с группами поддержки. Вот и как оценивать? Надо в следующий раз билеты по копейке продавать. И театру прибыль, и нам учет.

* * *

— Дорогие товарищи! Поздравляю вас с переходом во второй этап! — и снова я на сцене.

Стоя под софитами, я улыбнулся в изрядно опустевший зал. Передо мной сидело буквально тридцать человек, безуспешно пытающихся скрыть законную гордость от пусть и промежуточной, но победы.

Я вспомнил вчерашний вечер и легонько передернулся. Дорвавшиеся до неопытного мяса, да еще в таком количестве, профессиональные актеры радостно топили своих несостоявшихся коллег по цеху. Правда, развернувшаяся дискуссия поначалу чуть не скатилась в обычную свару, но многоопытный Георгий Адольфович железной рукой навел порядок. Быстренько отсеяв картавых, окающих и гудящих в нос кандидатов, жюри принялось перемывать косточки остальным. Вокруг некоторых развернулась настоящая войнушка, с обходными маневрами и ковровыми бомбардировками. Но в конце концов, все мосты были сожжены, мечи поломаны и даже стрелы изгрызены, и мы вывесили список.

— Сегодня все будет так же, как и вчера, но с одним изменением. Теперь у вас нет ограничения по времени, только не переусердствуйте, — я жестом передал слово Алевтине.

— Галина Прошкина! — сверившись с бумажкой, она снова обошла микрофон по дуге и обратилась в зал с края сцены.

Пропустив девушку, я спустился в зал и, выбрав местечко с краю, задумчиво следил за руководящей процессом Алевтиной. Вот это вот «безмикрофонье» и выход на край сцены бередили во мне смутные образы чего-то очень знакомого. Но вот чего… Ладно, рано или поздно вылезет, я себя знаю.

— А что такое дислалия? — подобравшись к врачу, шепотом спросил я у него.

А то вчера этой дислалией чуть ли не половину кандидатов отправили в утиль.

— Это когда звуки перемешиваются. Рыба — лыба, машина — мафына. Позже — пощще и так далее. Обычно это встречается у детей, но и взрослые от этого не избавлены.

Интересно, а у врачей есть что-то, для чего не придуман термин? Я как-то считал это вариантом просторечья и все. Эдак японцы по сравнению с нами вообще все эти самые дислалики — у них буквы «р» нет.

— Скажи: «А-а-а!», — она обратилась к очередной конкурсантке.

Кстати… Я даже привстал, чтобы убедиться во внезапном открытии. Среди прошедших во второй тур не было ни одного парня! Не прошли по объективным причинам или просто не считают это приемлемым для себя?

— Да, все верно. Совершенно не популярное среди молодежи направление, — подтвердил мои выводы Георгиевский. — У нас в труппе огромнейший недобор. Сначала война, потом заводы. Быть артистом совершенно непопулярно в наши времена. Эдак еще десятилетие, и мужские роли начнут играть женщины…

— Ну не-е-ет, до такого точно не дойдет, я почему-то в этом совершенно уверен!

— Ваши бы слова, да кое-кому в уши…

Вот как успокоить человека, не используя послезнание? Ведь множество знаменитых актеров только-только начинают делать свои первые шаги…

— Здорово! Ничего себе у тебя тут цветник образовался, — в кресло рядом со мной грузно плюхнулся Андрей. — Так, хватит разглядывать красивых девушек! Скажи лучше, ты уже про годовщину думал?

— Чего?

— Как это чего? 7 ноября. 34-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции.

Оп-па! А ведь и верно. Собираются все в большие колонны по предприятиям и идут мимо трибун, выкрикивая лозунги и размахивая флагами. Или это на 1-е мая?

— А как раньше праздновали?

— Не знаю. Но раньше на станции и было-то всего три человека, так что просто присоединялись к колонне, и все. Но теперь-то все иначе!

— Ну, давай плакат нарисуем и с ним пройдем, — я судорожно пытался найти наиболее безболезненный выход из незнакомой мне ситуации.

— Какой плакат? Мы должны быть на острие нового подъема трудовой и политической активности советского народа, вызванного историческими решениями съезда партии и постановлением пленума!

— И как ты себе это представляешь? — немного отодвинувшись, с некоторой опаской спросил я.

— Пока не знаю… — грустно ответил он. — Вот ломаю голову уже который день.

— Ну, давай в плане развития и соответствия решениям сделаем еще и вечерний эфир.

— Идея хорошая, но нужно что-то, с чем можно пройти мимо трибун.

— Ну, давай какую-нибудь фигуру ростовую сделаем!

— У всех фигуры будут, чем мы отличаться будем?

— Привет труженикам радиоцеха! — внезапно сильно довольный чем-то Малеев материализовался в соседнем ряду. — Чего носы повесили?

— Про ноябрьские думаем, — уставившись в одну точку, ответил Андрей.

— Это правильно. Хоть еще и полтора месяца впереди, а решение нужно уже сейчас. Но вообще я вас нашел по другому поводу. Мы тут с товарищами посовещались… — он открыл большой кожаный портфель и протянул Андрею пару листов из него. — На, держи.

— И что же нам на этот раз подкинули? — он забегал глазами по листу.

— Не подкинули, а оторвали от самого сердца! Целых пять штатных единиц!

— Алексей Павлович, так сегодня же воскресенье. Все же отдыхают, — я попытался объединить в голове выходной и совещания на самом верху.

— А-а-а-й! — он махнул рукой. — Ну, какой отдых, когда в стране такое?

— Какое?

— Всеобщий подъем народных масс!

— И мы на его острие? — я с улыбкой посмотрел на Андрея.

— Именно! — он посмотрел на сначала на меня, потом на Андрея. — А, вы уже?

— Так по этому поводу и думали же… — Андрей еще больше начал сутулиться.

— Ну, тогда не буду мешать. Но чтобы думалось легче, напоминаю, что у вас, как и у средства массовой информации, очень большие лимиты.

— Насколько большие лимиты? — тут же заинтересовался я. — Прицепить к самолету лозунг «Ленин. Партия. Комсомол» и полетать над городом хватит?

— Хватит! Но подумай еще, — Малеев похлопал меня по плечу и пошел к выходу.

Я зажмурился, чтобы сбившиеся прямо передо мной в стайку девушки не отвлекали, и принялся вспоминать все то, что помнил. Самолет — это, конечно, хорошо, но одноразово. Воздушный парад устроить не дадут, это на 9 мая, если оно уже празднуется. Праздничная передача — это хорошо, но, как было верно замечено, с ней по площади не ходят. Салют? Провезти чучело капиталиста, по башке которого рабочий бьет кувалдой? Составить пирамиду из будущих сотрудниц? Так ведь померзнут все…