Он осторожно приник к ее губам. Этот поцелуй был жарок и нежен и вызвал прилив острой боли между бедер.

Она была покорена его волшебным искусством обольщения. И понимала все, но была не в силах сопротивляться.

Торну вдруг пришло в голову заняться с ней любовью в этой пронизанной лунным светом темноте, скорее всего Диана бы не попыталась остановить его.

Ей стало не по себе. Оказывается, это так легко – отказаться от себя. У нее еще не было настоящего любовного опыта. Никогда еще она не погружалась в любовный экстаз, который славят поэты. И сейчас, отдаваясь волнующим ласкам Торна, отчаянно хотелось, чтобы он приобщил ее к утехам, о которых можно было только мечтать.

Она чувствовала, как слабеют руки и ноги. Торн очень осторожно и сильно ласкал ее грудь. От наслаждения Диана была готова расплавиться, растечься от жара, закипавшего в глубине тела.

– Ты мучаешь меня, – хрипло прошептал он.

Он тоже мучил ее. Он будил в ней жадное желание. Желание, которое она годами скрывала глубоко в себе. И не понимала этого до сегодняшнего дня.

Диана с трудом осознавала, что Торн потянул лиф платья и рубашку, спустив их вниз, до корсета, подставляя ее изнывающую грудь прохладному ночному воздуху. Большие пальцы не останавливаясь ласкали соски легкими, сводящими с ума круговыми движениями, заставляя ее трепетать от желания.

Все тело напряглось в ожидании. А Торну, казалось, больше нравилось мучить ее.

Выгнув спину, Диана невольно тянулась грудью навстречу его волшебным рукам. Внизу живота и между бедер родилась почти непереносимая боль.

Дрожь пронзила Диану.

Казалось, Торн только и ждал этого сигнала. Он еще теснее прижал ее к себе, обволакивая жаром своего тела.

Он легко представлял ее обнаженной, как засветится ее кожа в лунном свете, как ее белые шелковистые бедра раздвинутся для него.

«Так что же ты ждешь? – шепнул темный голос из глубины. – Она готова, она хочет, чтобы ты взял ее».

Он чувствовал, как ее дрожь остро и мучительно отзывается в его теле. Он желал ее так, как еще ни одну женщину в своей жизни. Ему хотелось, чтобы Диана стонала под ним, впуская его в свое влажное жаркое лоно. Ему хотелось услышать, как она закричит от наслаждения, когда он выплеснется в нее…

Торн задержал дыхание, борясь с накатившим желанием. Он был на волосок оттого, чтобы нарушить свое обещание не соблазнять ее.

Проклятие! Он зашел слишком далеко.

Он прижимал Диану к себе, умирая от желания и проклиная себя за непростительную слабость. Он ведь поклялся, что не дотронется до нее!

Почему при каждом прикосновении к этой женщине его самообладание отправляется к черту? Никогда раньше клятва на мече не была таким хрупким барьером.

Однако надо было взять себя в руки. Только благодаря огромному усилию воли он смог сделать шаг назад и освободиться от темных объятий страсти.

Он почувствовал, как Диана замерла. Даже в темноте он смог ощутить замешательство от его дерзости. Но, стиснув зубы, он предпочел не обращать на это внимания, как и на ноющую боль в паху.

Но одно было совершенно ясно. Нужно увозить эту пленительную сирену с острова, и как можно скорее, пока он не совершил чего-нибудь непоправимого.

На следующее утро с предвкушением свободы в душе Диана взошла на борт шхуны, принадлежавшей Торну. Остров Кирена был поразительно, неправдоподобно красив, но чем быстрее они отчалят, тем быстрее она сможет привести в порядок свои чувства.

Какое-то движение над головой отвлекло внимание Дианы. Команда добавляла паруса. Затем на противоположной стороне палубы она высмотрела Торна, который что-то говорил капитану. Когда Торн неожиданно поднял на нее глаза, она быстро отвернулась и стала смотреть на скрывающийся вдали остров. Это, вероятно, был ее последний взгляд в сторону Кирены. Но она не жалела о том, что уезжает.

Казалось, все они были рады оставить остров и побыстрее оказаться в Англии. Она – из-за своей карьеры, Эми – из-за начала сезона, а Торн и Йейтс, чтобы заняться тайной смерти Натаниеля.

К великому облегчению, Диане всю следующую неделю удавалось избегать каких-либо встреч с Торном наедине. В кают-компании они садились за стол вместе с капитаном и другими пассажирами, включая ее горничную и модистку-француженку. Но Диана взяла себе за правило не оставаться с ним один на один.

Для того чтобы быть постоянно чем-то занятой, она установила у себя в каюте мольберт и каждый день заставляла себя большую часть времени посвящать рисованию.

Температура заметно упала, когда они обогнули Гибралтар и вошли в зыбкие воды Атлантики. Поэтому Диана радовалась, что у нее есть угольная жаровня, которая, пока она работала, согревала ее маленькую каюту. Но время от времени она оставляла дверь открытой, чтобы выветривались запахи скипидара и масляных красок.

Однажды в дверях появился Торн.

– Вот, оказывается, где вы прячетесь.

Не спрашивая разрешения, он не торопясь прошел в каюту. Оглядел сначала ее вымазанную красками блузу, потом обошел ту половину, которая превратилась в студию.

Диана как раз закончила морской пейзаж с закатом, тот, что она начала в последний вечер на Кирене, и прислонила еще сырое полотно к переборке, чтобы оно высохло вместе с несколькими другими пейзажами.

Но только закат привлек внимание Торна. Словно ведомый какой-то силой, он остановился у Дианы за спиной и стал разглядывать ее работу.

Он молчал довольно долго.

– Признаюсь, я всего лишь любитель, но, на мой взгляд, это прекрасно. Мне это напоминает пейзажи Тернера, которые я видел на выставке в Королевской академии прошлым летом. Хотя ваш, конечно, более спокойный.

От такой оценки у Дианы потеплело на душе. Помимо морских батальных сцен, Тернер был знаменит своими драматическими коллизиями тумана, моря и неба.

– О, благодарю, – пробормотала она. – Это очень высокая оценка.

– Я так понимаю, вы сознательно стараетесь выработать в себе безмятежность взгляда.

– Да. Мой любимый художник – Джон Констебль. Сцены природы у него такие светлые и такие спокойные, что мир снисходит на сердце. Просто волшебство какое-то. Мне тоже хочется овладеть такой техникой.

С трудом отведя глаза от заката, Торн внимательно рассмотрел три других пейзажа.

– Весьма интересно, – заявил он наконец. – У вас, несомненно, есть талант. Такое впечатление, что вы родились художницей.

Диана почувствовала, что заливается краской, но не стала с ним спорить. Насколько она себя помнила, ей всегда хотелось рисовать. После смерти родителей, когда ее перевезли в Лансфорд, она увлеклась рисованием акварелью. Ее жизнь полностью преобразилась, после того как она открыла для себя масло. Вот тогда искусство стало настоящей страстью.