– Здравствуйте, Алекс. Кофе, как обычно?

– Да, как обычно, пожалуйста.

Я сел за столик и стал читать положенную на него газету. Главная тема уже несколько недель была одна и та же – необычная жара, давившая на нашу страну. «Когда низкое тяжелое небо давит словно крышка»[14]… Ничего нового нигде. Метеорологи разделили между собой телевидение, радио, печать. Они стали необходимыми. Скоро вернется холод.

После пятнадцати минут бесплодных ожиданий хозяин, видевший, что мой взгляд рывком перелетал к двери, как только кто-то в нее входил, в конце концов приблизился ко мне. Он сделал это, конечно, из жалости, но также и для того, чтобы попытаться разгадать тайну. В первый раз он мог смотреть на меня с близкого расстояния. Погружение.

– Для того чтобы пить кофе, слишком жарко. Не предложить ли вам стакан содовой в подарок?

– Почему бы и нет? Это очень мило с вашей стороны.

– Кофе очень вреден для здоровья. Он возбуждает нервы. Я никогда его не пью. Ненавижу его вкус. Это вас удивляет?

– Э-э… Если хотите – да.

– Как говорится, «сапожники обуты хуже всех».

– Но содовые воды не обязательно самые полезные напитки.

– А, это дезинформация! Я с этим не согласен. Мой отец выпивал около литра содовой в день и умер естественной смертью в девяносто лет. Четыре жены, восемь детей! Так что пусть мне не говорят про закупорку артерий.

– Действительно, ваш довод неопровержим.

– Стакан кока-колы на восьмой столик!

Я не хотел спорить о содовой воде с хозяином кафе. Он пристрастен.

Его отец, несомненно, был генетическим исключением – машиной для поглощения сахара и красителей. Встречались ведь люди, способные курить в течение семидесяти лет и за это время ни разу не болеть даже бронхитом. «Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком – канат над бездной»[15], – говорил Ницше. Некоторые люди находятся близко к хорошему концу каната. Почему? Невозможно все объяснить. А философы все усложняют. Вот почему я стал библиотерапевтом, а не философом. Однако могу перечислить несколько философских понятий: я в этом не полный невежда. Например, Dasein Хайдеггера и Weltanschauung. Я обожал эти непонятные немецкие слова и столь же непонятные теории. Достаточно было пустить их в ход, чтобы меня оставили в покое за семейным столом. Это было спасительное средство во время общения. Если сосед мне не подходил, я мог мучить его этими изречениями, которые не может переварить ум.

Для того чтобы хозяин кафе убрался прочь, мне не пришлось вынимать из ножен это оружие: клиенты стали во множестве заходить в кафе. Остывшие бутылочки с питанием для младенцев (надо подогреть), растоптанные пирожные, подгузники, которые надо поменять. Вот о чем мечтала Мелани. И орать. Искать помощи и понимания в глазах других людей.

Искать безуспешно: люди безжалостны. Все, кроме Мелани. Она смотрела на матерей с завистью. «Ты это видел?» – спрашивала она меня, когда ребенок делал что-то особенное. Помахал кому-то ручкой в знак привета – молодец! Я отвечал «Да», но боялся. Боялся, что не смогу поймать своего ребенка над пропастью, не сумею его заинтересовать. Это была, конечно, очень глупая мысль, но она жила в моем мозгу весом 1,3 килограмма, а поскольку ей было там удобно, она совершенно не желала переселяться куда-нибудь южнее. Хозяин кафе принес мне стакан содовой воды, колонизированный осколками льда. Вода намного дешевле, чем эта драгоценная жидкость. Он уронил на пол свою почти белую салфетку и нагнулся ее поднять. Был в старые времена паб, где молодой человек поднял шейный платок молодой женщины, чтобы покорить ее сердце. Мне это казалось очень романтичным. И гораздо более удачным, чем такая же сцена у Флобера в «Воспитании чувств». Моя мать обезумела, когда я однажды осмелился заявить ей о своих предпочтениях (мы в этот момент готовились вместе смотреть хаотический выпуск телепередачи «Сегодня вечером в театре»). Пока бармен выпрямлялся, его глаза анализировали мое лицо. Встречное погружение. Если посмотреть на предмет под разными углами зрения, можно лучше понять, что он такое. Может быть, хозяин хотел оцифровать мое лицо, чтобы, наконец, понять, кто я такой. Судя по его сосредоточенности, он, должно быть, сканировал в уме каждый миллиметр моей кожи. Я отвернулся, чтобы помешать ему продолжить этот процесс. Я хотел, чтобы часть меня осталась тайной. Мелани прекрасно знала мое лицо, но это меня нисколько не беспокоило (кроме тех случаев, когда на нем нежился ячмень или прыщ). Но хозяин кафе, о господи! Зачем ему понадобилось так подробно изучать географию моего лица? Я никого не оставляю равнодушным. Пусть так, но все-таки зачем?!

– Ох эти малыши! Сколько от них шума! – прошептал он мне в ухо. – Если бы я мог обойтись без их денег, запретил бы им вход сюда. Поставил бы перед дверью красивый плакат: «ДЕТЯМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН».

Горячее дыхание хозяина врывалось в мой слуховой проход и глубоко проникало в него. Я попытался отодвинуть этот проход от его рта, но хозяин придвинулся еще ближе.

– А у вас самого есть дети? У меня нет, и я совсем не чувствую, что мне их не хватает.

Договорив эту фразу, он придвинул свое волосатое ухо к моему рту, чтобы полностью использовать мой ответ. Ухо крупным планом перед моими глазами.

– Нет, как и у вас.

Я больше не хотел говорить, мне было неуютно говорить с ухом.

– Тогда, Алекс, выпейте это! И не забывайте, что содовая для здоровья лучше, чем кофе.

Хозяин кафе отошел в сторону, и из-за его широкой спины выглянуло искалеченное лицо Яна. Хозяин на мгновение замер на месте, удивленный тем, что молодой человек изуродован.

– Я могу угостить вас моей содовой, Ян? Очень рад, что вы пришли.

На Яне был длинный непромокаемый плащ с поднятым воротником и кепка, которая пыталась скрыть его лицо. Этот наряд не работал: у меня было ощущение, что все смотрят на Яна.

Он сел напротив меня и вынул записную книжку и ручку.

«Спасибо за содовую. Моя мать отказывается ее покупать: американский империализм и тому подобные глупости. Это ее любимые аргументы. Я больше ей не противоречу. Я не втискиваю политику самой могущественной страны мира в стакан. Простите меня за опоздание; вы должны понять, что я много думал перед тем, как прийти. Я должен был выбрать подходящую одежду. Кокетничать свойственно не только девушкам».

Ян кое-как изобразил на своем лице улыбку и с трудом начал пить содовую. Для его неподвижного рта питье было настоящей пыткой. Я не смел ничего сказать: мне было не по себе.

«Не беспокойтесь, Алекс. Мое лицо оперировали 17 раз. Оно мстит за это, притворяясь мертвым. Оно больше не хочет двигаться. Я прочел ваше интервью на интернет-сайте, посвященное библиотерапии. Вы видите мир через литературу. Каждая ситуация, каждое мгновение напоминают вам о каком-нибудь литературном тексте. Ваши преподаватели литературы, должно быть, обожали вас. Если бы я в данный момент был на вашем месте, то подумал бы о строках: