То, что сказала мне сейчас бабушка не то, чтобы повергло меня в шок, это скорее было сродни слову, значение которого я забыла, а она мне напомнила. Подобно открытию, о котором все знают, но никто не говорит. Баб Маша подошла ко мне с горстью Черники и высыпала ее в мои руки со словами:

— Хорошо для зрения, ешь ребенок.

Я посмотрела на нее и вдруг увидела, какая она красивая. Гладкое почти без морщин лицо, и это несмотря на один возраст с моей бабулей, большие открытые глаза с задорным блеском и тонкие губы всегда в полуулыбке. Я никогда бы не поверила, что эта женщина идет сейчас к колдунье закапывать заговоренный пирог. Что ей угрожает какая-либо опасность, и что она вообще кого-то или чего-то по-настоящему боится. Только теперь я начала понимать, о чем говорила мне бабушка. Передо мной стояла красивая, счастливая женщина, имеющая мудрость и смелость не воспринимать людскую суету всерьез. Поблагодарив ее, я повернулась к бабушке и тихо спросила:

— Может, зря идем? Человек не верит, нам же лучше. Выкинем его и дело с концом. Или закопаем прямо здесь, если уж необходимо придать земле.

Бабушка сделала вид, что не услышала меня. И это был, пожалуй, самый красноречивый из всех возможных ответов.

Дождь уже интенсивно накрапывал, как мы увидели впереди деревянное сооружение. Это была беседка на небольшом возвышении, она имела всего две стены и покатую, но добротную крышу. Посреди нее стоял деревянный стол, а по обе стороны к стенам были приделаны скамейки. Поднявшись по трём высоким ступенькам, мы очутились в довольно уютном месте, которое прекрасно спасало от дождя и ветра. Туча совсем закрыла солнце, и вокруг нас резко потемнело. Устроившись на лавочке, я предложила зажечь керосиновую лампу. Бабушка почему-то задумалась над этим предложением, но в итоге согласилась. Было видно, что она взяла её с собой на какой-то другой случай, о котором ей не хотелось пока что ни рассказывать, ни даже думать. Фитиль зажегся, и сразу окутал теплом наше уютное укрытие. Я переставила лампу на середину стола, где лежали оставленные кем-то желтые и красные кленовые листья. Со светом лампы они словно вспыхнули жизнью и стали сами излучать свет подобно огню.

Наблюдая за ними, я не заметила, как женщины открыли термос и поделили половину круглого хлеба. Только пряный запах травяного чая и сытного хлеба отвлекли меня от моих наблюдений. Теперь я облокотилась на край стены и смотрела, как лес утопает в каплях дождя, чувствуя, как по телу растекается горячий чай и окутывает своим ароматом, неимоверно расслабляя. Вдруг что-то пролетело между деревьями, словно большая птица, которая, казалось, просто перепрыгнула с ветки на ветку. Я привстала, ведь мой опыт наблюдения за лесом и его обитателями сообщал мне о чрезвычайно необычных движениях этой птицы, если это вообще была птица. Я замерла, пытаясь вновь словить то, что двигалось, но, как назло, ничего не происходило. Опять облокотившись к деревянному косяку, я откусила ломоть хлеба, как вдруг снова что-то тёмное перелетело над лесом. Теперь я уже точно видела не птицу, но кого именно всё же не могла рассмотреть. Забыв все предостережения относительно верований баб Маши, я повернулась к бабушке и произнесла:

— Там что-то тёмное перемещается по макушкам деревьев.

Та, ничего не ответив, быстро потушила лампу и дала знак молчать. Мы сдвинулись в центр беседки, и она быстрым и ловким движением подтянула к себе мою матерчатую сумку. Достав оттуда льняной мешок с сушеной травой, бабушка подожгла одну перламутровую с голубизной ветку и стала водить ею вокруг газетного свертка с пирогом. По запаху я догадалась, что это Полынь. Тут же что-то абсолютно черное пронеслось над беседкой и издало звук, подобно тому, как отдергивается тяжелая занавеска.

— Что это? — спросила баб Маша и изогнулась, чтоб взглянуть наверх.

Бабушка быстро пересела на ее сторону, загородив ей весь вид, и тихо шепнула:

— Я думаю, это аист ищет укрытие от дождя.

Вдруг наша соседка искривилась лицом и принялась перебирать языком, в ту же минуту вытащив изо рта кусок хлеба. Она бросила его на пол беседки и стала давить ногами. Бабушка тут же с мастерством актрисы поднесла бабе Маше кружку с чаем и сказала:

— Запей, запей, видимо с куста упал в сумку и залез тебе на хлеб.

Я совсем не понимала, о ком она говорила, потому как ни на куске хлеба, ни рядом с ним никого не было. Наша соседка сейчас с усердием топтала кого-то невидимого, или видимого исключительно ей, а моя бабушка ей отчаянно подыгрывала. Она усадила женщину обратно на скамью и буквально заставила выпить весь чай. Переложив тлеющую ветку полыни в другую руку, она стала водить по часовой стрелке около ее затылка так, чтоб та не заметила этих движений. Затем подобравшись совсем близко к уху женщины, бабушка принялась еле слышно что-то напевать. Ее странная песня монотонно смешивалась со стуком дождя по крыше беседки, попадая необычайно искусно в такт всех этих капель. Я удивилась ее вокальному мастерству, и в череде этих немногих мыслей поняла, что мои веки тоже налились свинцом. Полузакрытыми глазами я все еще видела, как бабушка уложила на скамейку баб Машу и подошла ко мне. От приближения ее песни моё тело стало совсем ватным, а веки совершенно предательски потяжелели. Ее мягкие руки подхватили меня, и, закрыв глаза, я почувствовала неимоверное облегчение. Моя война со своим телом была закончена, шея расслабилась и я провалилась в глубокий сон.

Когда я открыла глаза дождь, уже закончился и из-под низких туч светило заходящее солнце. Его яркие плотные лучи уверенными рыжими полосами проникали в беседку позволяя пыли и мелкой мошкаре играть в своем предвечернем свете. Я поднялась и села на скамейку. После дождя было свежо, но сильно хотелось пить. Голова, казалась, словно в тумане, а язык буквально присох к небу. На столе стояли наши кружки, полные дождевой воды, и я залпом осушила одну из них. Бабушка сидела рядом, и по ее виду я догадалась, что она тоже дремала.

— Что случилось? Мы все уснули? — спросила я.

— Мне необходимо было вас убаюкать. Ведьма следила за нами, и мне становилось все труднее контролировать действие пирога на Марию, ровно, как и саму Марию. Скоро ночь и ей теперь будет сложнее нас вычислить в лесу.

Она произнесла это так, словно ночной лес мог стать для нас спасением, и я, полагаю, должна была испытать облегчение от этих слов, которое, разумеется, не последовало. Напротив, мой живот скрутило от страха, и я глотнула воды уже из чужой кружки.

— Бабуль, я не понимаю, мы идем закапывать пирог, чтоб магия перестала действовать на баб Машу… Но ведь она и так на нее не действует? Ко всему ведьма следит за нами, и скорее всего только и ждет, когда мы выйдем из беседки в ночной лес. Поправь меня, но я не вижу смысла в наших действиях.

— Для полного исчезновения действия магии, необходимо вернуть пирог владельцу. Закопать его должен тот, кто вкусил, произнеся при этом заклинание возврата. Если б Мария не лизнула тот крем с вишенки, я б отнесла его сама и ведьма мне ничего бы не сделала, даже если б проследила за мной с самого порога. Сейчас же она пытается понять, кто пробовал пирог, чтоб усилить его действие и свести человека сума еще до того, как он доберется до ее земли. Пока что она не поняла ты или наша соседка под ее магией, ведь я могла взять Марию себе в помощь или как приманку.