— Приманку? Ты смогла бы взять Марию, как приманку ведьме с собой в лес? — мой голос слегка дрогнул от произнесенных слов.

— Нет, конечно, я б никогда не поступила так. Но, к сожалению, человек с больными мыслями не может представить мысли здоровых людей. В этом и есть наша с ней разница.

— А кто она такая? Почему не любит тебя? В смысле…, — я немного запуталась с правильным определением их взаимоотношений и добавила, — в смысле, почему вы враги?

— Сейчас лучше не вспоминать эту историю и не засорять ею этот прекрасный вечерний воздух. Я расскажу ее тебе, когда все закончится.

Мне ничего больше не оставалось, как со всем согласиться. Задумав уточнить еще кое-какие детали относительно нашего ночного похода, я вдруг затихла, увидев шевеление баб Маши.

Выйдя из беседки меня окутал медовый на цвет и невероятно пряный на вкус воздух. Отблески заходящего солнца зайчиками отражались от мокрой листвы и слепили глаза, будто заигрывали со мной, прощаясь до рассвета.

Следом вышла баб Маша, она размяла шею, вдохнула вечерний воздух всей грудью и заявила:

— Я не хочу идти дальше, скоро стемнеет, не стоит нам болтаться по ночному лесу.

И она была абсолютно права. Однако ситуация осложнилась, и я не представляла, как объяснить нашей соседке, что ее жизнь в опасности, да так, чтоб она поверила и одновременно не поверила в это.

— Мария, помоги мне. Без твоей поддержки я не справлюсь. Эта женщина мой злейший враг с самой юности, и она прислала моей внучке пирог полный чьей-то крови и опарышей. Неужели я могу «проглотить» такое и не отдать ей обратно этот бесценный подарок? — из беседки донесся голос бабушки, такой сильный и авторитетный и в то же время очень мягкий и убедительный, что отказать ей было довольно трудно.

Все это выглядело каким-то странным парадоксом, но женщина в позе греческого мыслителя решала сейчас помогать нам или нет спасать её собственную жизнь.

— А мужик мой что? В милицию пойдет…

— Я оставила Васе записку, он научен длинною в жизнь, что со мной люди не пропадают. Уверена он убедит твоего мужика, что с нами все в порядке.

— И что там написано? — забеспокоилась женщина.

— Написано, что «пошли в соседнюю деревню закапывать колдовской пирог, вернемся самое раннее вечером, самое позднее утром. Волноваться не стоит».

Я не смогла сдержать свой смех. Это было правдой, но одновременно какой-то совершенно нелепой правдой. Баб Маша подхватила его, и спустя мгновение бабушка тоже закатилась звонким хохотом, плюхнувшись на высокую ступеньку беседки. Наша полноватая соседка с озорным видом, вытирая слезы, добавила:

— Ладно, давай сходим… Только быстро!

От этой фразы все практически легли на землю, и наша поляна разразилась новой вспышкой раскатистого смеха.

Дожидаясь темноты, от бабушки пришло подкрепление в виде второй половины круглого хлеба и все еще горячего чая. Когда мы, наконец, отправились в путь, было уже довольно темно. Подготовленные не разговаривать и следить за всеми ее командами, мы, словно отряд партизан, тихо шмыгнули в гущу смешанных деревьев неминуемо чернеющего леса. Он узкой полосой разделял два пшеничных поля, и спустя уже минуту пред нами предстало море волнующихся колосьев, и мы вошли в высокую Рожь. Несколько очень ярких звезд восходило над все еще зеленым горизонтом, и, наблюдая эту непрерывную стену темно-синего леса, я никак не могла отделаться от мысли, что ведьма уже поджидает нас там.

Вопреки всем бабушкиным убеждениям и ее немалому опыту, я вдруг вообразила, что единственный, на кого сейчас действует магия пирога — это сама бабушка. Она, словно не понимала реальности и вела нас прямо в руки к своему врагу. Если это было так, то мы обречены. От этих мыслей у меня закружилась голова, и мне нужно было срочно завести разговор, потому как противоречивые догадки начинали медленно сводить меня сума.

— Бабуль, а какая эта ведьма? Как она выглядит? — шепотом спросила я.

— Когда-то мы были друзьями. Она всего на 2 года младше меня, но уже никто не сможет догадаться об этом. Думаю, выглядит сейчас она, возможно, на десять, а то все двадцать лет моложе, — тихо ответила бабушка.

Я решилась продолжить беседу, и раз уж она сама подвела к этой теме, я снова спросила:

— А как же можно быть моложе на десять или двадцать лет? Это чёрная магия?

— Я тебе уже говорила, что магия не бывает ни белой, ни черной. Магия она одна, а вот замыслы и желания владельца, они имеют цвет.

— Получается, ты тоже можешь быть моложе на двадцать лет? — в некотором шоке спросила я.

— Могу, но не имею таких желаний. Ко всему для реализации столь масштабных запросов надо принести жертву, а я не могу никем из вас пожертвовать.

Я только было раскрыла рот, чтоб уточнить момент жертвы, как бабушка меня перебила:

— Будет время и место поудобнее, я тебя посвящу в подробности омоложения и ты сама сможешь судить, как много людей решиться на такое.

На этот раз бабушка довольно жёстко оборвала цепь моих вопросов, и как всегда дала повод для бескрайнего моря фантазий.

Оставалось шагов двадцать до конца поля, как высоко над нами в обратном направлении вылетело что-то большое и темное. Бабушка знаками показала молча бежать в лес. Мы рванули, стараясь создавать меньше шума. Забравшись под раскидистые кусты, я нашла пустой клочок неба над полем, и стала наблюдать сквозь густую листву. Я отчетливо видела подобие огромной птицы, летающей над рожью прямо там, где мы только что проходили. Отчаянно щурив глаза в темноте, и пытаясь как можно подробнее рассмотреть этого летуна, я вдруг поняла самое главное, что движения этой птицы были совсем не птичьими. Совершенно невозможно было различить размах крыльев или их плавные синхронные движения. Напротив, весь полет походил на скачкообразное появление темного силуэта в разных местах над полем. Через несколько минут наблюдений, темная фигура стала быстро приближаться, и мы увидели кого-то в черном развивающемся плаще прямо над своими головами.

— Валентина, это же никакой, к черту, не аист! — возмущенно зашептала баб Маша.

— А кто это? — прижав брови и ожидая от Марии, какого угодно ответа, поинтересовалась бабушка.

— Это же ведьма! — уверенно произнесла она.

Выбравшись из-под кустов, мы собрались было идти дальше, как оказалось, что у баб Маши снова увеличились ноги. Она продемонстрировала нам, что может ими шевелить, но даже в темноте мне было ясно видно, что они распухли вдвое.

— Ты можешь идти? — тихо спросила ее бабушка.

Она закивала головой. Я смотрела на неё, и совершенно не понимала теперь, что она за человек. Сначала показавшись мне настолько легкомысленной, что паника должна была быть её неотъемлемой частью в ситуациях повышенной опасности, сейчас она со стойкостью бойца переносила все потрясения ночи, которые явно только начинались. При всём этом, я думаю, она прекрасно понимала, ради кого на самом деле мы идём к ведьме. Конечно же, она понимала, а как иначе? Но каким-то немыслимым образом в ней сочеталась эта детская наивность и невиданная выдержка.