— Мы здесь умрем, — раздался тихий голос напротив меня.

Я повернулась к баб Маше, она все еще смотрела куда-то вдаль и казалась под гипнозом. Но ее губы зашевелились, и она снова произнесла:

— Я видела свою смерть. Когда снова послышался её полет, я подняла глаза и увидела, как она проноситься надо мной. Она сидела на своей метле, смотрела на меня и улыбалась. На ней был широкий черный плащ, под плащом она была нагая. Ее волосы развивались, а глаза блестели так же, как блестят глаза кошки в темноте. В её руке было что-то круглое, я попыталась рассмотреть что это, и вскоре она сама повернула свой трофей ко мне лицом… Это была моя голова… Я закрыла от ужаса глаза и увидела, что лечу над лесом. Я чувствовала, как цепкая хватка ее тонких пальцев держит меня за волосы, и даже не ощущая своего тела, я знала точно, что голова моя абсолютно живая. Я чувствовала холодный ветер, бьющий мне в лицо, и ее терпкий запах. Краем глаза, я могла видеть гнилые листья на ее сапогах, а через мгновение услышала своими собственными ушами ее омерзительный дьявольский смех.

Я ничего не ответила на это, мне было трудно как-то комментировать то, что баб Маша увидела в небе. Но, на мой взгляд, она была абсолютно права — нам не выйти этой ночью живыми из леса. Бабушка не понимала, с какой силой мы столкнулись, она не знала или, скорее всего, не хотела знать насколько сильнее стала её подруга, черная ведьма. Возможно, внутри неё до сих пор велась борьба за то, чтоб отстоять сторону добра и света, но каждый из нас здесь и сейчас понимал, что мгла настигает и в итоге убьёт нас. Мы шли на верную гибель.

Бабушка никогда не говорила о своей вражде, о войне, которую ведет втайне от нас, и сегодня лишь благодаря случаю я впервые узнала об этом. Но можно ли назвать войной то, что происходило сейчас? Можно ли назвать воином кого-то из нас, если наш удел всего лишь защищаться. Выстоять, сколько есть сил, прячась без атак и нападения, чуть выживая под напором мощи врага. Жажда победы любой ценой застила бабушке глаза, и она не осознавала, какой могущественной силой овладела ее соперница.

— Ты должна ей сказать, нам надо выбираться отсюда, — снова послышался голос баб Маши.

Я снова не издала ни звука. Это было странно, но когда в моих словах не нуждались, я могла говорить «без умолку». Когда же от меня требовалось хотя бы скупое согласие, мой язык каменел, а сейчас я даже не могла кивнуть головой. Баб Маша перевела свой взгляд издалека прямо мне в глаза, вопрошая хоть каплю реакции на все ею сказанное. Но я просто смотрела на нее, и не могла выдавить из себя ни звука.

В это мгновение к нам подошла бабушка, она держала в руках большую охапку прямых палочек. Достав мел, она начертила на каждой из них жирную белую линию по всей длине. Когда с рисованием было покончено, она разложила эти палочки белой стороной вверх так, что из них получался ровный круг, опоясывающий три Сосны. Зайдя в него, бабушка опустила голову и сказала несколько раз непонятное нам заклинание, после чего села к дереву спиной и посмотрела на нас. Баб Маша опять глянула на меня вопрошающе, но я лишь потупила взгляд. Через несколько секунд раздался ее негромкий голос:

— Валентина, признай, что темная ведьма сильнее тебя и добро сегодня не в силах победить зло!

— Почему ты так думаешь? Я достаточно сильная ведунья. Заклинанием я сделала твоё тело легче, когда колдовство начало действовать и твои ноги не могли идти, — спокойно ответила она.

— Сколько легче ты бы не делала моё тело, ты всё равно не сможешь заставить меня летать, так как это делает черная ведьма.

— Она сидит дома, — послышался бабушкин ответ.

Баб Маша резко повернула голову и посмотрела ей в лицо, только через минуту переспросив:

— Что ты сказала?

— Ведьма сидит дома, а то, что мы видим сейчас над своими головами — это её магия, — ответила бабушка таким тоном, словно мы забыли какое сегодня число, а она нам напомнила.

— Так, кого мы все видим сейчас? Что это такое летает над нами? Не плащ же, подвешенный на леску? — всё ещё с голосом, полным недоумения, сыпалась вопросами баб Маша.

— Если ты будешь считать это плащом на прозрачной леске, то оно станет именно этим. А если твоя фантазия на пару со страхом расскажут тебе иной сюжет, то скорее всего ты увидишь там зловещую ведьму, решившую тебя убить.

— Получается, в лесу никого нет, кто мог бы нас убить? — еще пока что с полным непониманием спросила я.

— Убить можем только мы сами себя своим страхом. Если страха в нас нет, то никто не может ничего нам сделать.

— Почему ты не сказала этого раньше? — разгневалась соседка, которую я быстро подхватила, даже уже не следя за громкостью своего голоса.

— Да, бабуль, почему не объяснила всё с самого начала? Мы только напрасно так сильно боялись.

— Да чего там, мы, чуть было, сами себя не загнали в гроб! — практически выкрикнула Мария.

— Ложь — это ее магия, она знает как нужно соврать так, чтоб истина потеряла всякую силу. Моя магия — это истина. И чтобы она заработала, человек сперва должен познать ложь. Только сумев отличить одно от другого, он способен перестать верить лжи.

— Как это? Я не понимаю, — наклонившись вперед к бабушке, снова переспросила я.

— Если б я рассказала вам правду еще при свете дня в беседке, а затем в лесу вы б увидели леденящую кровь магию лжи, вы б в ту же секунду забыли мою истину и приняли бы этот мираж за чистую правду. Моя правда осталась бы неуслышанной. И только сейчас, познакомившись с магией лжи, приняв ее за свою погибель и потеряв всякую надежду, вы готовы принять магию истины, так как только она способна спасти вас. Она является единственным выходом из совершенно безвыходной ситуации, и только поэтому становиться такой жизненно ценной для вас, и намного значимой здесь и сейчас, чем магия лжи.

— А круг нам зачем, в таком случае? — показывая рукой на бабушкину самодеятельность, спросила баб Маша.

— Чтоб сделать передышку от магии лжи и спокойно поговорить об истине. В этом кругу ведьма нас не видит и не посылает нам свои фантомы, — произнесла бабушка, глядя в наши огромные глаза.

Я вдруг поняла, что меня на самом деле обманывают. Моё сердце никогда не повиновалось чьей-то палке, стучавшей по земле. Я сама и только мой собственный страх были всему виной. Я заставила себя поверить в того, чего нет, и не могло быть. Никакая ведьма не пролетала над нами, она не держала голову баб Маши, скорее всего, она даже не догадывается о страхах этой женщины, которая увидела то, чего боялась этой ночью больше всего на свете. Именно страх парализовал ее ноги, он же подпитал магию и заставил поверить нас, что мы умираем тогда, когда сама ведьма сидела дома в тепле и возможно даже попивала чай.

Пока я размышляла, как нас ловко провели, баб Маша резво встала на ноги, отряхнулась и подала руку бабушке.

— Вставай, насиделись уже.

Ее ноги были обычного размера, она была здорова и полна сил. Я постаралась привстать, и моё тело быстро послушалось меня.