— Вы же были тогда совсем детьми. Будет нечестно делать вид, будто вы были взрослыми, как Уэйн и Синатра, нечестно перед будущими поколениями, потому что вы приукрашиваете войну.

Мне ее слова сильно помогли.

ИНТЕРВЬЮЕР: Да, они полностью меняют…

ВОННЕГУТ: Она позволила мне писать про юнцов, которыми мы тогда действительно были: 17, 18, 19, 20, 21. У нас были детские лица, я не помню, чтобы я в плену часто брился. Просто потому, что не было необходимости.

ИНТЕРВЬЮЕР: Еще вопрос: вы все еще думаете о бомбардировке Дрездена?

ВОННЕГУТ: Я написал об этом книгу, «Бойня номер пять». Ее продолжают издавать, и мне время от времени приходится как бизнесмену заниматься продажами и тому подобным. Марсель Офюльс попросил меня принять участие в съемках его фильма «Памяти справедливости». Он хотел, чтобы я рассказал о Дрездене как о военном преступлении. Я посоветовал ему поговорить с моим другом Бернардом В. О’Хейром, мужем Мэри. Он так и сделал. О’Хейр был, как и я, батальонным разведчиком и тоже попал в плен. Сейчас он стал юристом и живет в Пенсильвании.

ИНТЕРВЬЮЕР: А сами почему не захотели?

ВОННЕГУТ: У меня немецкая фамилия. Мне не хотелось спорить с людьми, которые считали, что Дрезден нужно было ввергнуть в преисподнюю. А я ведь всего лишь написал в своей книге, что Дрезден, как ни крути, был ввергнут в преисподнюю.

ИНТЕРВЬЮЕР: Это было крупнейшее кровопролитие за всю европейскую историю?

ВОННЕГУТ: Никогда еще столько людей не погибало за такое короткое время — сто тридцать пять тысяч человек за несколько часов. Конечно, существовали и более медленные методы убийства.

ИНТЕРВЬЮЕР: Лагеря смерти.

ВОННЕГУТ: Да. В них были убиты миллионы. Многие видели в бомбардировке Дрездена справедливое и даже слабое возмездие за то, что творилось в концлагерях. Может, и так. Повторюсь, я не спорю с такой точкой зрения. Я лишь отметил мимоходом, что казнены были абсолютно все, кому довелось жить в незащищенном городе, — дети, старики, животные в зоопарке, и да, конечно, десятки тысяч бешеных нацистов, а вдобавок к ним и мой друг О’Хейр со мной. По всему выходит, что мы с О’Хейром должны были попасть в списки погибших. Больше тел — праведнее месть.

ИНТЕРВЬЮЕР: Кажется, Библиотека Франклина издала подарочное издание «Бойни номер пять».

ВОННЕГУТ: Да. Мне пришлось писать для него новое вступление.

ИНТЕРВЬЮЕР: И что в нем изменилось?

ВОННЕГУТ: Я написал, что один-единственный человек на всей планете выиграл от того авианалета, стоившего, наверное, десятки миллионов долларов. Бомбардировка ни на полсекунды не приблизила конец войны, не ослабила германскую оборону или ударную мощь, ни единого человека не освободила из концлагеря. Выиграл только один человек — не два, не пять, не десять. Один.

ИНТЕРВЬЮЕР: И кто же это?

ВОННЕГУТ: Я. За каждого убитого в бомбежке я получил три доллара. Как-то так.

ИНТЕРВЬЮЕР: Как вы относитесь к современникам?

ВОННЕГУТ: К моим братьям и сестрам по ремеслу? Дружески. Мне порой трудно общаться с некоторыми из них, потому что во многих отношениях мы очень разные. Меня это поражало, пока Сол Стейнберг…

ИНТЕРВЬЮЕР: Известный график?

ВОННЕГУТ: Он самый. Так вот, Сол сказал, что во всех областях искусства были люди, которые творили под влиянием прежних шедевров, триумфов и фиаско искусства, и все остальные. Я отношусь к «остальным», иначе и быть не могло. Я не умею шутить шутки с литературным наследием просто потому, что я никогда его серьезно не изучал. В Корнеллском университете я учился химии, в Чикагском университете — антропологии. Господи, да мне было тридцать пять, когда я открыл для себя Блейка, лишь в сорок прочел «Мадам Бовари», в сорок пять я впервые услышал про Селина. По какой-то странной прихоти судьбы я прочел «Взгляни на дом свой, ангел» в самое подходящее время.

ИНТЕРВЬЮЕР: Когда?

ВОННЕГУТ: В восемнадцать лет.

ИНТЕРВЬЮЕР: Вы всегда любили читать?

ВОННЕГУТ: Да. Я вырос в доме, набитом книгами. Но я никогда не читал книги ради оценок, не писал по ним сочинений, не отстаивал свою точку зрения на семинарах. Я безнадежный неумеха в обсуждении книг. У меня в этом нулевой опыт.

ИНТЕРВЬЮЕР: Кто из вашей семьи больше всего повлиял на вас как на писателя?

ВОННЕГУТ: Наверное, мать. Эдит Либер-Воннегут. Когда практически все состояние моей семьи сгорело в Великой депрессии, моя мать решила, что может заработать капитал написанием рассказов для модных журналов. Вечерами она ходила на писательские курсы. Изучала журналы, как заядлые игроки изучают расписание бегов.

ИНТЕРВЬЮЕР: Раньше у нее были деньги?

ВОННЕГУТ: Мой отец, скромный архитектор, взял замуж одну из богатейших девушек города. Ее приданым была пивоварня, выпускавшая «Лагер Либера», потом «Золотую медаль». Пиво «Лагер Либера» переименовали в «Золотую медаль» после победы на какой-то французской выставке.

ИНТЕРВЬЮЕР: Хорошее, видать, было пиво.

ВОННЕГУТ: Я его не застал. Никогда не пробовал. Знаю, что в пиве был некий секретный ингредиент. Мой дед и его пивовар выгоняли всех из цеха, когда добавляли его в сусло.

ИНТЕРВЬЮЕР: А вы знаете, что это было?

ВОННЕГУТ: Кофе.

ИНТЕРВЬЮЕР: Так ваша мать училась писать рассказы?

ВОННЕГУТ: А мой отец писал картины в студии, которую устроил на верхнем этаже нашего дома. В годы Великой депрессии у архитекторов было не так уж много работы. Странно, но моя мать была права: авторы, публиковавшие в журналах даже паршивые рассказы, зарабатывали довольно неплохо.

ИНТЕРВЬЮЕР: То есть ваша мать выбрала очень практичный подход к писательскому ремеслу.

ВОННЕГУТ: Если не сказать, расчетливый. Она, кстати, была очень умной, изысканной женщиной. Она ходила в ту же школу, что и я потом, и была одной из лучших учениц. Дальше она училась на восточном побережье, путешествовала по Европе. Свободно говорила по-немецки и по-французски. У меня где-то хранятся ее табели с оценками. «Пять с плюсом, пять с плюсом, пять с плюсом…» Она оказалась хорошим писателем, но ей недоставало вульгарности, которая требовалась модным журналам. К счастью, во мне вульгарности было выше крыши, и я смог осуществить ее мечту. Писать для «Колльера», для «Сэтердей ивнинг пост», для «Космополитен», для «Ледиз хоум джорнал» мне было легко, раз плюнуть. Хотелось бы мне, чтобы она дожила до этого времени. Чтобы увидела своих внуков. У нее их десять. Она не дожила даже до первого. Я осуществил еще одну ее мечту: много лет жил на полуострове Кейп-Код. Она всегда мечтала жить там. Для сыновей, наверное, очень характерно пытаться осуществить несбыточные мечты их матери. После смерти сестры я усыновил ее сыновей, и меня иногда пугает их стремление воплотить ее несбыточные мечты.

ИНТЕРВЬЮЕР: О чем мечтала ваша сестра?