— С бутербродами! — с настырным упрямством не позавтракавшего человека, добавил я.

— С бутербродами, — не прекословя, ровным голосом повторив мой каприз, сдалась начальница приёмной.

Дама с невооруженными глазами послушно встала и направилась в мою сторону. Я, заподозрил было неладное и даже непроизвольно напрягся, приготовившись к худшему. Но злого умысла по отношению ко мне безочковая тётка не проявила. Через три шага наискось, она толкнула прежде незамеченную мной дверь в стеновой деревянной панели. Этими роскошными панелями, не скупясь и до высоты, сверх моего роста было обито всё помещение матыцинской приёмной. Я пригляделся. Это был даже не бук. Это был самый настоящий морёный дуб. Что ж, на интерьерах своих партийных офисов обкомовцы никогда не экономили.

Я готов был подождать обещанного довольствия и переживал только об одном. Чтобы главгей областной КПСС дядя Валя не вернулся с совещания раньше времени. Но тревоги не оправдались, оказалось, что обкомовский чайник закипает намного быстрее моего милицейского. И, судя по тому, что Зинаида Матвеевна воротилась из гастрономической комнаты меньше, чем через пять минут, дело своё она знала на ять. То есть, бутерброды в тамошнем холодильнике ждали своей участи уже будучи наструганными.

Неочковая мадам сгрузила всё принесённое с подноса на журнальный стол, а я придвинулся к нему, не дожидаясь от неё понуканий. Присев и уже насыпая в стакан сахар, я с опозданием укорил себя за свою досадную плебейскую простодырость. Надо было изначально упомянуть, что дядя Валя угощает меня бутербродами не только с колбасой и сыром, но и с икрой. Причем, обоих радикальных красно-черных оттенков, не глядя в сторону кабачковой.

Я уже доедал третий бутер, когда дверь из коридора распахнулась явно не от усилия посетителя. В приёмную зашел здешний барин. Даже не зная товарища Второго секретаря Матыцына Валентина Павловича в лицо, я сразу же понял, что это он. От этого человека веяло значительностью и пониманием собственного величия. Сомнений в том, что это и есть хозяин присутствующих рядом со мной тёток, и дубовых панелей на стенах, у меня не было. Их не возникло ни на секунду. Мужик был полноват и невысок. Но выглядел солидно. Одет он был с такой неброской, но вызывающе дорогостоящей скромностью, что любое подозрение по поводу его высшего чиновного статуса умирало, еще не родившись. Я даже не стал прикидывать в уме стоимость его костюма, и обуви, чтобы не расстроиться от приступа белой зависти.

Товарищ Матыцин уже продвинулся на несколько шагов по красной ковровой дорожке к тамбуру своего кабинета, когда заметил меня. Бодро жующего его харч и запивающего этот харч его же чаем. Судя по удивлённому взгляду партийного функционера, сам бы он предложить мне колбасы не догадался. Строгий мужчина пару секунд с раздраженным недоумением разглядывал меня. В то время, как я, отвечая ему благодарным взглядом, не прекращал жевать. Колбасу в обкоме подавали вкусную.

Но недогадливых дураков среди Вторых секретарей обкомов не бывает даже на Чукотке. Их в обкомах просто не держат. К тому же я был облачен в милицейский мундир, а мой визит в этот офис был оговорён заранее.

— Корнеев? — угощающая сторона встала напротив меня. — Я правильно понимаю, ты же Корнеев? — шагнул ко мне вопрошающий товарищ. — Ты сюда не есть пришел, отвечай! Ты Корнеев⁈

Совсем не по-чиновничьи засунув руки в карманы брюк, скорее, утвердительно, чем вопросительно, поинтересовался Валентин Павлович.

— Корнеев! — вынужден был я согласиться с прозорливым предположением товарища Матыцына и с сожалением вернул на тарелку недоточенный на треть бутерброд. — Вызывали?

Тётки тем временем напряглись гораздо сильнее, чем когда я дурковал, разводя их на питьё и еду. Походу, они сразу поняли моё коварство и свою промашку. Теперь они выглядели одновременно виноватыми и испуганными. А, кроме того, еще и взбешенными. Не знаю, как это у них получалось совмещать. Однако, последняя злая эмоция, как я точно понял по их змеиным взглядам в мою сторону, относилось к сотрудникам Октябрьского РОВД.

— Пошли! — скомандовал мне высокий партийный начальник, — А, то, что не доел, они тебе потом с собой в газету завернут, ты не переживай! — бросил он на своих церберш взгляд, от которого те скукожились.

Сомнений у меня не осталось, за нецелевой расход колбасы и сыра спрос с них будет предельно жестким. Не в Корнеева тот корм предназначался. Я почему-то был уверен, что и сыр, и колбасу товарищ Матыцын с гораздо большим удовольствием скормил бы не мне, а бродячим собакам.

Я встал и молчаливо развел руки в стороны, извиняясь тем самым за свою невинную проделку. И за жадность их начальника, который вместо колбасы с удовольствием сыпанул бы мне стрихнина на горбушку. Затем, стряхнув с кителя крошки, пошел за идеологическим кормчим области, который уже скрылся в своём кабинете.

После дегустации продовольственных запасов товарища Матыцына, полученных мной мошенническим путём, кокетничать я не стал. Изображать холопью преданность теперь было бессмысленно. Поэтому и тормозить, войдя в кабинет, я посчитал лишним. Но и нарываться раньше времени поостерёгся. Я прошел поближе к начальственному рабочему месту и, не испрося позволения, отодвинул стул от совещательного стола. И присел на него. Потом подумал недолго и достал из внутреннего кармана кителя блокнот с авторучкой. Давая понять второму человеку в области, что теперь готов не только внимать его мудрым речам, но и конспектировать их. С особым тщанием примерного члена ВЛКСМ.

— Ты тут давай, не юродствуй! — не поверивший мне, но успевший занять своё кресло, Валентин Павлович из-под густых, почти брежневских бровей, изучающее рассматривал меня. — Ты кто такой есть, Корнеев? Откуда ты на мою голову взялся и почему так наглеешь? Рассказывай начистоту, из чьих будешь?

Слово «холопов» он великодушно пропустил в своей последней фразе. Поэтому оснований дополнительно обижаться я не нашел и промолчал, ожидая продолжения.

— Чего молчишь, я тебе вопрос задал! — видный партиец потянулся к переговорке и что-то там нажал. — Чаю принеси! — без излишней вежливости к очкастой челядинке распорядился Большой человек.

— Ты наелся? — ехидно маскируя насмешку неискренней заботой и не отпуская кнопку, задал он мне вопрос. — Да ты не стесняйся, Корнеев, если еще хочешь пожрать, ты говори, накормлю!

Разумеется, двумя с половиной бутерами растущий милицейский организм насытиться не мог. Просто не успел. Он бы и десятком не удовлетворился. Но помня остервенелые глаза нешутейно озлившихся секретуток, я решил перестраховаться и рисковать не стал. Поэтому покачал