Субъективизм, импульсивность, любительство на внешнеполитическом направлении озадачивали и настораживали. Как-то пойдет все дальше? Не располагали к спокойствию слухи, что непоследовательность наших поступков есть производное от соперничества уже между Молотовым и Хрущевым. Не дискуссий, а перетягивания каната. Спор умных сближает, ссорит глупых. Как нам было решить, кто есть кто, если тайны коридоров власти охранялись тщательнее, чем водородные бомбы?

10 мая 1955 г. три державы пригласили Советский Союз к новым переговорам: сначала встреча глав правительств; они, так предполагалось, создадут основу для последующей конференции министров иностранных дел. В двух моментах мы отдавали Западу должное – речь шла о новом начале, и положить его было по плечу только руководителям правительств. Германская проблема в части объединения становилась заботой прежде всего двух суверенных германских государств, а в части безопасности – двух самых мощных военных блоков. Демаркационная линия, прошедшая через Германию, превратилась не просто в государственную границу, но во фронтовой рубеж ядерного противостояния.

До того как принять западное предложение, Советский Союз вместе с рядом восточноевропейских государств и ГДР созвал в Варшаве конференцию по безопасности, на которой 14 мая 1955 г. был подписан договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи – ответ на введение в силу парижских договоренностей. Формализация восточного оборонительного сообщества произошла, что симптоматично для понимания развития германской проблемы, не после заключения брюссельского пакта о ЗЕС, не после учреждения Североатлантического союза и его распространения на Грецию и Турцию, но в связи с окончательным и полным разрывом США, Англией и Францией с наследием антигитлеровской коалиции, ее целями и принципами.

Немаловажным элементом в становлении новой ситуации явилось направление 7 июня 1955 г. через советское посольство в Париже тамошнему посольству ФРГ приглашения федеральному канцлеру К. Аденауэру нанести визит в Москву «для обсуждения вопроса об установлении дипломатических и торговых отношений между Советским Союзом и Германской Федеративной Республикой и связанных с этим вопросов». О встрече на высшем уровне в Женеве (18–23 июля 1955 г.) стоит заметить следующее. Обсуждение на ней германской проблемы должно было, по мысли советской стороны, прояснить, обратимо ли решение о милитаризации Западной Германии и включении ее в НАТО. При отрицательном ответе рассмотрение моделей свободных выборов теряло всякий смысл.

Президент Д. Эйзенхауэр верно ухватил суть различий в подходах. Комментируя советские предложения, он отмечал: американская, как и советская сторона, исходит из наличия тесной взаимосвязи между воссоединением Германии и европейской безопасностью. «Единственное различие» состоит в том, что СССР настаивает на урегулировании проблемы безопасности до решения германского вопроса, а США, наоборот, находят воссоединение Германии предпосылкой для обеспечения европейской безопасности.

В итоге обсуждения была принята медузообразная директива, устанавливавшая, что «урегулирование германского вопроса и воссоединение Германии посредством свободных выборов должно проводиться в согласии с национальными интересами европейской безопасности». С миру по нотке, говорили про некоторых композиторов, с каждой короны по жемчужине, да и то погасшей. Все знали – исполняется реквием, но натягивали на лица оптимистические мины. Еще бы, в тот момент три державы и Советский Союз могли испытывать удовлетворение – они добились, каждая сторона в своей специфической калькуляции, желаемого. Проницательный У. Липпман откликнулся на это констатацией: Женевская конференция девальвировала германский вопрос и уменьшила гнет, понуждавший к его решению.

Комитету информации более не давалось заданий исследовать модели воссоединения Германии. Речь вели в лучшем случае лишь о способах сближения и формах объединения двух государств «с различным общественным и экономическим строем» и принадлежащих к противоборствующим военно-политическим блокам. Впервые во внутренних анализах и дискуссиях промелькнуло понятие «конфедерация». В обоих вариантах – как ступень к унитарному государству, так и этап в окончательном размежевании, если бы общая политика в деле безопасности оказалась недостижимой.

В 1954 г. Комитет информации оказался почти причастным к афере О. Йона. Меня приглашает к себе И. И. Тугаринов:

– Вчера ночью в ГДР перешел руководитель западногерманской контрразведки (ведомства по охране конституции). Молотов приказал мне лететь в Берлин на встречу с ним. Есть ли у нас материалы, касающиеся этого ведомства и Отто Йона?

– По ведомству кое-что сыщется. Документов, проливающих свет на Йона, негусто, если не считать его участия в подготовке покушения на Гитлера.

– Что можно почерпнуть из этих документов полезного к предстоящей встрече?

Прошу согласия на то, что пролистаю досье и несколько книг из моей библиотеки и затем доложу соображения.

– Хорошо. Но на все не больше двух часов.

Мой доклад был сжатым. В биографии О. Йона хватало туманных листов. К кому он ближе стоял в июле 1944 г. – к англичанам или американцам? С нами в любом случае ни тогда, ни после контакта не искал.

Можно ли провести параллель с отставкой Г. Хайнеманна с поста министра внутренних дел? Тоже ведь случился сюрприз. Исключать ничего нельзя, но Йон, по материалам, имевшимся в распоряжении, не производил впечатления раздумчивого интеллектуала. Разумеется, О. Йон многое знает. Если он перешел в ГДР с намерением досадить Аденауэру, то худшего канцлеру и во сне не являлось. Но если это не переход, а лишь визит, то вряд ли следует строить воздушные замки. Человек с таким прошлым, как у О. Йона, плохо поддается приручению против его воли.

Тугаринов пробыл в Берлине несколько дней. Вернувшись, в присутствии Т. К. Куприкова, Л. И. Менделевича, А. Е. Ковалева и А. Е. Нестеренко (трое последних станут послами) поделился впечатлениями о беседе с О. Йоном.

– Как Йон оказался в ГДР – ребус. Скорее всего, случайно для себя. Мне не показалось, что его привел в Восточный Берлин конфликт дома. Да, он соглашается, что канцлер жертвует единством Германии в пользу перевооружения ФРГ, сознательно оставлял неиспользованными предоставлявшиеся нами и ГДР шансы на сближение позиций. Йон подтверждает, что линия Аденауэра и деспотичный стиль руководства вызывают массу недовольства даже в ХДС. Но заметьте – соглашался, подтверждал, не оспаривал. Сам почти ничего конкретного не сообщает и разговор вел в общих выражениях.

Ответив на наши вопросы, Тугаринов подытожил:

– Похоже, что Йон постарается не задержаться в ГДР, поэтому мосты не сжигает. К сотрудничеству с Советским Союзом за пределами разговоров о седой старине он не расположен. К опекунам из ГДР теплоты не проявляет. Сомневаюсь, чтобы друзья смогли разбудить в нем антифашиста в нашем понимании. Это человек устоявшихся, причем консервативных, идей.

Говорилось ли это уже со знанием обстоятельств не перехода, а перевоза О. Йона из Западного Берлина в Восточный? Данные на сей счет поступили в КИ значительно позже, но, находясь в ГДР, наш вице-председатель мог кое-что и прознать.