я ходил вокруг маленьких магазинов. Наконец я зашёл в один большой. Это был магазин нашего хозяина и, к моему большому изумлению, я увидел там г-на Гурджиева. Хозяин купил у меня шёлк, и тогда г-н Гурджиев сказал: «А теперь пойдёмте домой». Какое облегчение!

Я никогда не забуду этот опыт, посредством которого г-н Гурджиев ударил по другой моей слабости: я ранее не осознавал моего почти непреодолимого чувства классового превосходства, заставлявшего меня стыдиться продавать шёлк. В то время никто ещё не понимал, что всё в России поставлено с ног на голову. Потом я понял, какой чудесный урок преподал мне г-н Гурджиев; многие люди моего класса были вынуждены делать такие же смущающие их вещи, но мне нужно было принять это как задание, а не давление обстоятельств. И г-н Гурджиев больше никогда не посылал меня продавать шёлк в Кисловодск.

Марфуша и Осип оставили двух своих детей с матерью Осипа в нашем поместье на Украине. Поскольку революция распространялась, г-н Гурджиев посоветовал отправить наших верных слуг домой сейчас, поскольку позже это может стать невозможным. С большим сожалением мы так и сделали, послав с ними столько денег, сколько мы могли.

Вскоре г-н Гурджиев сказал нам, что ему нужен наш маленький дом, и предложил нам переехать в большой дом. Для меня, привыкшего с детства жить в общежитиях в кадетском корпусе и на военной службе, это не было слишком ужасным, даже несмотря на то, что мои воспоминания и ассоциации, связанные с этим, были неприятными. Но для моей жены, которая привыкла всегда жить в собственном доме, каким бы маленьким он ни был, такое перемещение было сложным. Сейчас нам понятно, что г-ну Гурджиеву не был нужен наш дом. Он хотел, чтобы мы полностью приняли участие в жизни большого дома. Мы переместились в комнату на верхнем этаже и предоставили ему наш маленький домик.

Г-н Гурджиев часто менял обстановку комнат, и поэтому вся мебель и ковры переносились вверх и вниз… и тем хуже для того, кто привязывался к обстановке.

V

Создание Института

Вскоре мы начали заниматься «священной гимнастикой». Начали с простых упражнений на концентрацию и память, становившимися постепенно всё более сложными и поглощавшими всё внимание. Например, одновременное вытягивание рук и ног; или встать на четвереньки; или, стоя на одном колене, подпрыгнуть точно вверх, оттолкнувшись от земли носком стопы; или вторая часть так называемой «Мазурки». Эти упражнения были обязательны для всех, но некоторые из них были слишком утомительны и выполнялись только мужчинами. Г-н Гурджиев всегда подталкивал нас к такому пределу в этих упражнениях, после которого мы мешком валились на ковры, и нам не нужно было напоминать о расслаблении.

Было одно упражнение, в котором все мужчины должны были свалиться в кучу и извиваться, как змеи, в спутанном клубке из рук и ног. Неожиданно г-н Гурджиев кричал «стоп!» и отводил кого-то в сторону, чтобы показать ему группу. Я думаю, что ни у одного скульптора никогда не было возможности полюбоваться такой красивой сложной и неожиданной позой, которая появлялась от внезапного «стоп».

В то время я делал священную гимнастику, а сам г-н Гурджиев играл на гитаре, позаимствованной у хозяина, потому что фортепиано достать было невозможно. Он играл очень хорошо.

Хотя по своей натуре я музыкант, я провёл годы в военной школе и ненавидел физические упражнения, которые я считал сухими, нудными, депрессивными и механичными. Священная гимнастика с г-ном Гурджиевым никогда не была тупой, а была всегда новой. Я чувствовал в ней жизненно важную цель. И всегда ощущал вдохновение в атмосфере работы с ним.

Иногда он давал конкретные упражнения отдельным людям. Н. Ф. Григорьев был молодым человеком девятнадцати или двадцати лет, у него были слабые лёгкие. Чтобы ему помочь, ему дали упражнение по движению плечами, сочетающие особым образом напряжение и расслабление во время вдоха и выдоха.

У Лины Федоровны была маленькая дочь, одиннадцати или двенадцати лет, которая по своей природе была очень одарённой в движениях. Однажды г-н Гурджиев посадил её напротив себя на ковёр и сказал ей внимательно смотреть на его лицо и повторять точно всё, что он делал. Он начал с полного расслабления мышц лица, пока оно не приобрело совершенно нейтральное выражение. Потом его лицо начало понемногу расплываться в нежную улыбку, которая всё росла и росла, пока не достигла максимума. Затем она остановилась на мгновение, а потом начала исчезать, также постепенно, пока его лицо не стало снова совершенно нейтральным, как вначале.

Г-н Гурджиев часто говорил о расслаблении и заставлял нас время от времени проверять друг друга, чтобы мы сами увидели, как напряжены наши руки, ноги и всё тело. Иногда он заставлял нас всех ложиться на пол и просил проверить друг друга, чтобы узнать, были ли мы абсолютно расслаблены, настолько, насколько это возможно.

Однажды он нам сказал: «Ложитесь на ковёр животом и носом!» А потом он сказал: «Смотрите! Мы уже этому учились. Кто научился, всё хорошо. Кто ничего не будет делать, это ваше дело. Сейчас я буду ходить по вашим спинам. Если вы не знаете, как хорошо расслабиться, ваши кости сломаются!»

Он снял туфли, и я почувствовала на своей спине четыре перекрёстных шага. Возможно, одна из его ног стояла на полу, а другой он имитировал, что ходит. Я не знаю. Я даже не знаю, были ли мы более расслаблены или более напряжены. Но однозначно, что ни у кого не было переломов.

Пришло время, когда г-н Гурджиев решил расширить музыкальную программу. Среди тех, кто только что прибыл, был П. В. Шандаровский, человек, который пришёл «со стороны» по своей собственной инициативе, и который впоследствии сыграл важную роль в нашей жизни. Он вёл себя очень хорошо, был очень скромен и не просил принять его в Институт. Он сказал, что пришёл в надежде найти в г-не Гурджиеве своего учителя. Это был хорошо образованный человек, ещё молодой, который прекрасно играл на скрипке и читал мне свой перевод Хередии. Он долгое время интересовался оккультизмом и магией и рассказал мне о своём эксперименте с молитвой Господней.

Г-н Гурджиев разрешил ему приходить по вечерам на гимнастику и, позже, на лекции. Шандаровский был очень пунктуальным, продолжал быть очень скромным, и, наконец, г-н Гурджиев принял его в Институт. Теперь во время гимнастики он должен был играть на своей скрипке, настоящей Гварнери.

Однажды у Мандзавино одолжили вторую скрипку, и