В ответ я вспомнила историю о том, как случайно забрела на кухню одного весьма уважаемого столичного заведения (я разыскивала санузел, но ошиблась дверью) и увидела там тараканов такого размера, что их можно было бы продавать в зоомагазине по десять рублей штука устроителям тараканьих забегов. В итоге я отказалась платить по счету, пригрозила подать на кафе в суд и в качестве моральной компенсации получила от менеджера бутылку отличного французского вина.

Постепенно мне удалось расслабиться. Ужинать в компании самого лакомого кусочка редакции было совсем нетрудно. Разговор лился полноводной рекой, и вот мы уже самозабвенно сплетничали об общих знакомых и планировали, что будем делать на следующей корпоративной пьянке.

Но Сыромятин неожиданно все испортил.

– А почему у тебя никого нет, Насть? – вдруг спросил он.

Я поперхнулась и запила неловкость огромным глотком вина.

– А с чего ты взял, что… – начала было я, но осеклась, потому что мое одиночество было у меня на лбу выписано огромными сияющими буквами. К тому же, стала ли бы я приглашать его на такое недвусмысленное свидание, если бы за моей спиной маячил любимый и влюбленный бойфренд? – Понимаешь, чем старше ты становишься, тем сложнее найти спутника жизни.

– Потому что мужчины предпочитают молоденьких? – усмехнулся Сыромятин, и мне захотелось дать ему по лбу круглой ложкой для спагетти.

– Нет, потому что с возрастом рассеиваются иллюзии. Ты больше не веришь в прекрасных принцев, как в детстве, и замечаешь все недостатки новых знакомых. Ты рассматриваешь новых мужчин с цинизмом особы, у которой есть немалый жизненный опыт.

– Звучит многообещающе… Это я по поводу опыта, – гортанно усмехнулся Сыромятин. – И сколько же тебе лет, извини за хамство?

– Двадцать девять, – честно ответила я, – не думаю, что мне есть смысл это скрывать.

– Ого, значит, нам предстоит кризис тридцатилетия? Как вспомню себя в тридцать, так мурашки по коже!

– Неужели у таких мужчин тоже бывают комплексы? – удивилась я.

Он опустил взгляд в тарелку. В густом сырном соусе плавали креветки и мидии. Кто бы мог ожидать, что наш разговор примет такой философский оборот. И неизвестно еще, что хуже – весь вечер бессмысленно трепаться о курортах, на которых когда-то побывали, концертах, которые понравились, и романах, которые нас воспитали, или вот так, с ходу, выслушать лекцию о комплексах своего спутника. Второе, конечно, предпочтительнее с точки зрения перспективы серьезного романа. Зато есть риск, что через энное количество минут тебя затошнит от собеседника, который при ином раскладе мог бы стать как минимум сногсшибательным одноразовым любовником.

– Это не комплексы, наверное, – пожал плечами Борис, – я в себе уверен. Просто «тридцать» – пугающее число. Вроде бы жил себе, как жил, и тут осознаешь, что время быстротечно. Я не успел заработать первый миллион. У меня нет «Феррари». Да фиг с ним, с «Феррари», я свой «Опель» старенький поменять пока не могу. У меня нет детей и нет любимой женщины.

– С другой стороны, в наше время нет понятия «молодость», – оптимистично заметила я, – мы же не планируем жизнь, как наши родители. В двадцать, максимум в двадцать два года выйти замуж, к двадцати пяти родить первенца, к тридцати – второго, защитить кандидатскую, купить телевизор и мебельный гарнитур и каждый год ездить в Крым. Вот моя мама говорит, что я старая дева. А большинство моих подруг не замужем. Молодости нет.

– Объясни это моему другу, который вчера подцепил в кафе пятнадцатилетнюю, – усмехнулся Сыромятин, – а потом собрал тесную мужскую компанию и рассказывал, что пусть у нее нет мозгов и груди, зато такой тугой попы ему до этого встречать не приходилось.

Я поморщилась. Ненавижу физиологический юмор, особенно в мужском исполнении.

– А у тебя, наверное, за спиной роковая любовь? – спросил Сыромятин. – В двадцать девять-то лет?

– Нет, – улыбнулась я, – ты не поверишь, но у меня отвратительно гладкая жизнь. Никаких страстей. Я никого не люблю, никого не ревную. Иногда мне даже кажется, что я какая-то ущербная… А у тебя?

Ну вот, сейчас он расскажет мне о роковой женщине, которая сломала ему жизнь, с замиранием сердца подумала я. Об этой покрытой мраком истории судачит вся редакция. И я даже не знаю, хочется мне узнать ее от первоисточника или нет. Я только что публично заявила об отсутствии вируса ревности в моем организме, а вот теперь с ужасом констатирую, что все его признаки налицо.

Я не хочу, не хочу, не хочу ничего знать о женщине, которую так любил и, возможно, любит до сих пор Борис Сыромятин.

Это просто дружеский ужин, в очередной раз напомнила я самой себе.

– Да что мы, в самом деле, говорим о таких глупостях? – Сыромятин подлил вина сначала мне, потом себе. – Лучше давай выпьем за то, что самая красивая девушка редакции пригласила меня на ужин.

– Ты так всем девушкам, которые тебя куда-то приглашают, говоришь? – чокнувшись с ним, поинтересовалась я.

– Не поверишь, Настя, но все эти сплетни, которые ходят обо мне в офисе, не имеют ничего общего с действительностью. – Он протянул руку через стол только для того, чтобы мягко отобрать у меня вилку, за которую я держалась, как за спасательный круг, и сжать мою ладонь в своей.

В этот момент я чувствовала себя героиней какого-нибудь рекламного ролика о дезодоранте-антиперспиранте. (В стрессовой ситуации Даша воспользовалась дезодорантом «Антипот», а Маша – нет. В итоге Даша сидит с видом победительницы, а у Маши под мышками расплылись темные пятна. Надеюсь, всем понятно, какую роль исполняю в этом мини-сюжете я.)

– Ты красивая девушка, Настя, – продолжал искуситель, – и умная, судя по всему. И хоть я сначала удивился, когда ты меня сюда позвала, но теперь думаю, что ты все сделала правильно. Если бы не этот ужин, я бы никогда вот так с тобой не поговорил.

Я польщенно хохотнула. По моей спине весело струился тоненький ручеек пота. Если так пойдет дальше, то у меня отпадет необходимость в посещении спортивного клуба (хотя я и так туда через пень-колоду хожу).

Расслабьтесь, Анастасия.

Срочно позовите официанта и закажите двойной эспрессо, а то от выпитого вина приятно кружится голова, влажно блестят глаза и тянет на бездумные поступки.

Это просто дружеский ужин.

Это просто дружеский ужин.

– Вообще-то я не верю в дружбу между мужчиной и женщиной, – сказал Сыромятин.

Я вздрогнула – то ли он обладает способностями медиума, то ли, глядя на мою простодушную физиономию, можно сразу же во всех подробностях ознакомиться с особенностями моего внутреннего состояния, то ли я просто сошла с ума и озвучиваю свои мысли.

– Это шовинизм, – пробормотала я, в то же время с ужасом понимая, что по первому его требованию я буду готова послать феминистские принципы ко всем чертям и отдаться ему прямо на столе в этой забегаловке, на глазах у изумленной толпы.