– Твой тоже красивый, – Анастасия решила – ответная любезность будет кстати.

– Нет, нет, – женщина покачала головой. Потом улыбнулась в ответ на недоумение Рыжей. – Орлех – красивый, это да. Но не мой мужчина. Он только брат мне.

«Ну да? – не поверила Настя. – Хотя, что-то схожее есть в них. Нет, всё равно не поверю. Слишком разные! К тому же, в вольнице все друг другу братья и сестры. Может, она это и имеет в виду?»

– Говорят, твой мужчина убил одного из людей Секача? Ога, – Фамира не сводила с Насти своих цыганских глаз. – Верно?

Да уж! Как она умудряется так быстро менять темы разговора?

– Не знаю. В смысле, мне его никто не представлял… – не очень любезно отозвалась Рыжая.

Вспоминать о произошедшем до сих пор было мучительно.

– А я знала Ога, – спокойно продолжала женщина, не обращая внимания на тон собеседницы. – Редкостный мерзавец был. Хорошо, что он мёртв. Никто в Ялиоле не жалеет о смерти Ога. Разве что, сам Секач. Но вольница не станет слушать Секача. Это честь – помогать вам. Твой мужчина благое дело совершил.

Вот так! Настя терзалась тем, что совесть её не съела заживо за соучастие в убийстве, а тут сидит напротив «восточная красавица» и буднично так это убийство одобряет, да ещё и благодарит за него. Дела…

Полог снова распахнулся, впустив в пыльную кибитку немного солнечного света.

– Миледи, не желаете ли выбраться на свежий воздух? – ослепительная улыбка Орлеха была ярче тысячи светил. – Мы давно миновали город. И теперь вы вольны снова вернуться в седло. Порадуйте наш взор своей несравненной красотой!

– С удовольствием, эрр Орлех, – Настя таяла под колдовским взглядом зелёных глаз.

– Только держи свои руки подальше от этой несравненной красоты! – предостерегающий возглас из глубины обоза прозвучал неожиданно. – А то так взор порадует, мало не покажется! Глазоньки выколю, брат, и башку оторву, так… на всякий случай…

Похоже, Эливерт всё-таки не спал всё это время.

***

Некоторое время Настя просто наслаждалась свободой, небом и приятным обществом красивого мужчины.

Так восхитительно снова оказаться на просторе, в седле! Все неприятности остались там, позади, на тесных улочках Ялиола. А здесь солнце согревало кожу, ветер забавлялся с рыжей прядью, выбившейся из-под платка, и жизнь была прекрасна.

Это была только иллюзия, хрупкая иллюзия счастья, но Романова старалась её удержать хотя бы на время.

Ей было о чем тревожиться…

Она пока не всё понимала, но догадывалась, что ночное нападение не было случайным. Значит, они всё ещё в опасности. Что-то связывало Эливерта с неведомым Лахти, одно имя которого заставляло Ворона вздрагивать. А ведь атаман – парень далеко не робкий! Потому ждать добра не приходилось.

А ещё там, далеко, остались Кайл и Наир – и как знать, какая беда нависла над ними? Что если их обвинят в убийстве, которого они не совершали?

А несчастная Соур! Может, она уже при смерти. Не поправилась же бедняжка только от того, что в трактир пришёл знахарь.

Но сейчас все эти страхи остались где-то за гранью реальности, далеко-далеко, словно страшный сон, растаявший от пробуждения. Разве она не в праве хотя бы на пару часов забыть обо всём, просто ехать вперёд, наслаждаясь красотой окрестностей и приятной компанией?

«Да уж, Настёнок, докатилась! С каких это пор компания отпетых разбойников стала для тебя приятной?»

Настя отогнала эту мысль, как и все прочие – она наслаждалась идиллией.

Да и как знать, может, эти ребята не такие уж проходимцы...

Она ведь не знает, чем именно промышляет Орлех. Понятно, что не пирожки на рынке продаёт. Но вешать на него ярлык душегуба или грабителя пока рано.

А тот заливался соловьём, развлекая случайную попутчицу. Впрочем, откровенных глупостей не болтал, шутил мило и со смыслом, а восхищался Рыжей вполне искренне.

Это было приятно. Романова слушала бесконечный поток лести, комплиментов и шуток Орлеха, улыбалась застенчиво, смеялась серебряным колокольчиком, чувствовала, как быстро, словно лёд на солнце, тает тяжкое оцепенение, сковавшее её после ночи в Ялиоле.

Мужчины, сопровождавшие обоз – трое всадников и возница – держались на почтительном расстоянии, но поглядывали на Настю с нескрываемым интересом. Временами один из них, самый бойкий и юный, тоже осмеливался вставить что-нибудь остроумное в разговор Дэини и своего хозяина. Но куда ему было тягаться со сладкоголосым «пиратом».

Настя постепенно пришла к выводу, что странноватая Фамира и вправду приходилась Орлеху сестрой – ну, не станет ни один мужчина в здравом рассудке так откровенно любезничать с другой женщиной, когда его может услышать жена или любовница. Особенно, если эта другая – красива, а твоя собственная весьма… своеобразна.

Фамира продолжала путь внутри кибитки и, если и была недовольна, то ничем этого не показывала.

– Она не любит солнце и пыль дорог, – ответил Орлех на Настин вопрос, отчего их спутница не сядет хотя бы рядом с возницей. Видя, что Рыжей этот ответ ничего не объяснил, добавил: – Сестрица моя и так слишком смугла. Ей не хочется походить на крестьянку, что день и ночь в поле трудится.

– Кому как… – пожала плечами Настя. – Тебя загар совсем не портит.

– А тебя так и вовсе красит! – улыбка Чеширского кота блеснула в ответ на комплимент девушки. – Словно тонкая позолота легла на бархат твоей кожи… Самый нежный лепесток розы не сравнится с твоими щёчками, о, прекрасная Дэини! Ах, если бы…

– Если бы Рыжая была из тех дур, что ведутся на всякие романтические бредни…

Эливерт наконец не выдержал и, выбравшись из обоза, вернулся в седло Ворона. И сейчас поравнялся с увлечённо болтавшей парочкой, дабы вставить своё веское слово.

А может, он просто выспался.

– Так вот… если бы я хоть на миг мог представить себе, что она повелась на твои соловьиные трели, я бы уже проломил тебе твою чернявую голову, брат! А это, согласись, было бы весьма досадно для нас обоих. Поскольку я весьма признателен тебе за помощь и не хотел бы отблагодарить тебя таким странным способом. А ты... ну, жить с дыркой в голове – это непросто…

– Ага, даже пробовать не хочу! – захохотал Орлех. – Ты, брат, всегда такой шальной? Ога тоже из-за этой стрекозы золотой порешил?

– Я – само спокойствие. Видишь, сначала говорю