Мария. О какой каре вы говорите?

Фонтанарес. Я поручился головой.

Мария. Вам грозит смерть! И вы отказываете мне!

Фонтанарес. В трехмесячный срок, граф Сарпи, я без чьей-либо помощи закончу мою работу. И тогда вы увидите одно из величайших зрелищ, какие человек способен явить своему веку.

Сарпи. Вот обязательство, подпишите его.

Фонтанарес подписывает.

Мария. Прощайте, мой друг! Если вы падете в этой борьбе, я буду любить вас еще больше.

Лотундиас. Идем, дочь моя, он сумасшедший.

Дон Рамон. Молодой человек, почитайте мои трактаты.

Сарпи. Прощайте, будущий гранд Испании!

Фонтанарес один на авансцене.

Фонтанарес. В день заточения Марии для меня перестанет светить солнце. Я несу целый мир на плечах, но боюсь, что я не Атлант... Нет, я не восторжествую, все изменяет мне. Плод трех лет раздумий и десяти месяцев труда, неужели мое создание не взбороздит морскую гладь. Ах, сон меня одолевает... (Ложится на солому.)

Фонтанарес спит. Кинола и Мониподио входят в маленькую дверь.

Кинола. Алмазы! Жемчуга и золото! Мы спасены.

Мониподио. Бранкадор — венецианка.

Кинола. Значит, мне пора в Венецию. Позови хозяина, я восстановлю наш кредит.

Мониподио. Да вот и он.

Те же и хозяин «Золотого солнца».

Кинола. Что же это, господин хозяин «Золотого солнца»? У вас не хватило веры в звезду моего внука?

Хозяин. Гостиница, сеньор, не банкирский дом.

Кинола. Да, но вы могли бы хоть из сострадания не отказывать ему в куске хлеба. Светлейшая Венецианская республика послала меня уговорить его переселиться в ее пределы, но он слишком любит Испанию. Я уезжаю, как и приехал, тайно. У меня при себе только этот алмаз, больше я ничем здесь не располагаю. Через месяц вы получите денежный перевод. Насчет продажи этого алмаза сговоритесь со слугой моего внука.

Хозяин. Ваша милость, с ними будут обходиться, как с наследными принцами.

Кинола. Оставьте нас.

Хозяин уходит.

Те же, кроме хозяина.

Кинола. Пойдем переоденемся! (Смотрит на Фонтанареса.) Спит! Эта высокая душа не вынесла стольких потрясений. Только наш брат умеет переносить боль. Ему недостает нашей беспечности. Хорошо я поступил, что все части машины велел изготовить в двойном количестве. (К Мониподио.) Вот чертеж последней части, возьми его.

Они уходят.

Фонтанарес, спящий. Фаустина и Матиас Махис.

Матиас Махис. Вот он!

Фаустина. Так вот до чего я довела его! По глубине ран, которые я сама себе нанесла, я поняла теперь, сколь глубока моя любовь. О, каким же счастьем я должна вознаградить его за все страдания!

Сцена представляет городскую площадь. В глубине — подмостки, на которых стоит судебный пристав, у подножия их расставлены части машин. По обе стороны подмостков толпятся любопытные. Налево от зрителя — Копполус, Карпано, хозяин «Золотого солнца», Эстеван, Хирон, Матиас Махис, дон Рамон, Лотундиас; направо — Фонтанарес, Мониподио и за его спиной Кинола, закутанный в плащ.

Фонтанарес, Мониподио, Кинола, Копполус, хозяин «Золотого солнца», Эстеван, Хирон, Матиас Махис, дон Рамон, Лотундиас, судебный пристав, народ справа и слева.

Пристав. А ну-ка, господа, подбавьте жару! Ведь в этом котле можно сварить олью-подриду[17]на всю валлонскую гвардию.

Хозяин. Четыре мараведиса.

Пристав. Все молчат? Подходи, выбирай, разглядывай!

Матиас Махис. Шесть мараведисов.

Кинола (Фонтанаресу). Сеньор, этак не наберется и ста золотых эскудо.

Фонтанарес. Надо уметь смиряться.

Кинола. Мне кажется, что смирение — это четвертая богословская добродетель, не упомянутая лишь из уважения к женщинам.

Мониподио. Да замолчи ты! Правосудие тебя разыскивает, и если тебя еще не забрали, то лишь потому, что ты считаешься моим человеком.

Пристав. Вот — последняя вещь, господа. Ну что же? Все молчат? Присуждено за десять золотых эскудо десять мараведисов сеньору Матиасу Махису.

Лотундиас (дон Рамону). Так вот каков конец блистательного изобретения! Наш гений был прав, когда сулил нам поразительное зрелище.

Копполус. Вам хорошо смеяться, вам-то он ничего не должен.

Эстеван. Это нам, горемычным, расплачиваться за его затеи.

Лотундиас. Как это ничего не должен, господин Копполус? А алмазы моей дочери? Ведь слуга нашего великого человека вложил их в эту самую механику!

Матиас Махис. Да ведь их отобрали у меня.

Лотундиас. Все равно они в руках правосудия. Я предпочел бы, чтобы в руках у него очутился Кинола, проклятый совратитель сокровищ.

Кинола. О молодость моя, какой тебе урок! Меня погубило мое прошлое.

Лотундиас. Но если его поймают, с ним расправа коротка, и я-то уж пойду полюбуюсь, как он будет благословлять пятками зевак.

Фонтанарес. Наши несчастия придали этому тупице остроумия.

Кинола. Вернее, свирепости.

Дон Рамон. Что касается меня, то я огорчен подобным плачевным исходом. Этот молодой мастер уже стал прислушиваться к моим советам, и мы были уверены, что выполним обещания, данные королю. Но Фонтанарес может спать спокойно. Я поеду ко двору, скажу, что он мне крайне нужен, и выхлопочу ему помилование.

Копполус. Редко встретишь такое великодушие среди ученых!

Лотундиас. Вы гордость Каталонии!

Фонтанарес (выступая вперед). Я спокойно переносил пытку, я молчал, когда на моих глазах за бесценок продавалось создание моих рук, которое должно было увенчать меня славой...

Ропот в толпе.

Но слушать такие речи свыше моих сил. Дон Рамон, если бы вы, я не говорю — знали, а хотя бы лишь подозревали назначение всех этих частей, теперь разрозненных, вы бы их скупили ценою всего вашего состояния.