очень легко исправить! Прислушайтесь! Слышите ли вы песню, что столь уместно звучит в этом лесу, и пенье вечерних птиц служит ей аккомпанементом?

— Похоже, что кто-то аккомпанирует себе ещё и на лютне, — услышал рыцарь. — Причём… не может быть! Это ведь моя лютня, я узнаю её по звуку!.. Правда, голос… какой знакомый голос…

— Ну да, весьма тебе знакомый! — усмехнулся Тинч.

2

— …От ярких звёзд, от тёмных снов,

Приди ко мне, любовь, любовь,

Приди, моя беда, беда,

Останься навсегда…

Моя страна, моя земля,

Где ты, мой друг, за короля,

И я с тобой, и ты со мной,

Одной идём судьбой…

Там будет солнце, будешь ты,

Там круглый год цветут цветы,

Там птицы по утрам поют,

И облачка бегут, бегут,

Там небо близится с землёй,

Там радость и покой…

— Мне кажется, я вижу двух девушек, одетых в белое… — сказал де Борн. — Вот одна из них, что повыше, отставила лютню, теперь они, напевая, кружатся друг вокруг друга… Да, это две девушки, они танцуют вдвоём среди цветов на лесной полянке, как бы соревнуясь или соперничая… А теперь они, взявшись за руки, идут к нам…

— Ой, я, кажется, ногу наколола! — раздалось из чащи леса. — Совсем отвыкла ходить босиком!

— Ничего, госпожа, это всего лишь еловая лапка! Сейчас, я лизну разоучек, и всёу пройдёт… Разрешите, я проведу вас за руку по этой тропинке…

Леонтию показалось, что к ним выходит сама древнеегипетская богиня Баст, так велико было сходство. Правда, на этот раз кошечка оказалась белой.

— Умрау! — воскликнул Мякушкин. — Раузрешите представить: это вторау моя дочь, Яждала Тебеждала! Впроучем, онау предпочитау называу древним именем Миура…

— А это… — начал было де Борн и… что называется, проглотил язык.

Пред ним стояла Ассамато и на этот раз она была совсем не кентавр…

— Я хочу вернуть вам ваш инструмент, сэр рыцарь, — серьёзным тоном произнесла она, одной рукой протягивая лютню, другой отстраняя за плечи тяжёлые волны влажных волос, в которые был вложен цветок водяной лилии — белой, с жёлтой серединкой… — Вы потеряли его вчера, столь мужественно сражаясь с псоглавцами… Ах, какой чудесный замечательный, полнолунный вечер, мне так хочется танцевать и петь! Ла-ла-ла!..

С этими словами она закружилась-закружилась-закружилась на месте, и подол её белого платья приподнялся, обнажив пару настоящих стройных ножек…

— Ха-ха! — первым пришёл в себя Тинч. — Ассамато! А где же…

— Июлька пасётся вместе с другими лошадьми, вместе с Караташем. По-моему, у них любовь!..

Вперёд проскользнула Миура:

— С этой ноучи госпожу следует именовать Принцесса Исидора! Поуловину меусяца, до новолуния…

— Да ладно, будет тебе! — почесала её за ушком Ассамато-Исидора. — Мры!

— Вы… — сказал, едва владея собой от волнения, рыцарь, — Вы, вероятно, голодны… принцесса…

"Да, — подумал Леонтий. — Интересно, чем это может закончиться? Как по Чехову: одной Исидорой на поясе и одной на шее?"

А Исидора-Ассамато звонко рассмеялась:

— Сэр рыцарь, да ведь в лесу полным-полно плодов и ягод! Мы с Июлькой неплохо попаслись в малиннике… где и обнаружили вашу лютню. Теперь же, ещё и искупавшись при этой замечательной луне (кстати, Миура великолепно плавает! Она — дочь сиамской кошечки!), я вдруг услышала зов, и вот мы обе здесь… Нижайший поклон вам, хозяин, полновластный правитель Винланда и Румелии!

— Почтение и вам, принцесса! — поклонился в ответ король, и все увидели, что теперь он предстал в облике человека.

Теперь это был высокий, статный, седовласый, коротко стриженный, безбородый мужчина, одетый в длинное средневековое одеяние. Длинный меч в украшенных чеканным узором ножнах помещался на его левом боку, золотая цепь украшала грудь, а голову венчала корона с сапфиром, напоминавшим по форме цветок василька.

Его глаза смотрели строго, но губы улыбались.

— Теперь, когда все в сборе, — сказал он, — разрешите пригласить вас к столу!

И — звонко и раскатисто в темнеющем лесу — хлопнул в ладоши.

3

Середину обширного зала всё так же занимало непрерывно движущееся Колесо. Вокруг него, кольцом появились широкие столы, и скамьи, и ложа, и высокие светильники, и вазы с великолепными цветами. Поодаль высились расцвеченные фресками и гобеленами стены, возле которых также стояли столы и скамейки.

Немыслимое количество людей, одетых в самые разные костюмы всех веков и стран теснилось за столами, откуда поминутно доносились смех и песни на всех языках, которые когда-либо существовали на свете. Изысканно одетые слуги разносили блюда и бутыли с напитками, а служанки, танцуя, скользили меж столами, держа на вытянутых руках плоские тарелочки с благовониями.

Это немного напоминало маскарад, но ни на ком из собравшихся не было маски.

Потолка у зала не было. Вместо него над головами пирующих во всю ширь разодралось ночное небо с великолепными звёздами, и Млечный Путь пересекал его…

Над троном короля Эдгара помещалось искусно вырезанное из красного дерева изображение двух кентавров, что с двух сторон поднимали на пики и возлагали на пылающий жертвенник некое зубастое и когтистое существо, напоминавшее волка. Над их головами сияла большая восьмиконечная звезда, окружённая венцом из двенадцати звёзд поменьше.

По правую руку от короля помещалось ложе принцессы Исидоры, по левую — ложе великого вождя Мяурысьо вместе с его обширным семейством, которое, не дожидаясь особого приглашения, тотчас же принялось, урча, кромсать и заглатывать всё, что помещалось на столе.

Напротив короля, прямо через Колесо, было ложе Леонтия. Слева от него поместили Тинча, справа было место сэра Бертрана.

— Я надеюсь, что мои гости не будут в обиде… — привстав со своего трона, молвил король.

— Я велел приготовить для вас ту дичь, которую вы настреляли за рекой, и ту рыбу, которая попала в ваши сети, а также те дары моей земли, которые несомненно придутся вам по вкусу. Это — плоды и ягоды, это — мёд, это — настои трав, это — пряности, а это — вина… Сэр Бертран! Надеюсь, что вы оцените по достоинству и маринованную гусятину, и эту яичницу с чесноком, и сочное говяжье филе, и изысканный соус из благородного белого трюфеля… А вон там, на сладкое — варенье из мушмулы…

— Уважаемый Леонтий! Вы слегка побаиваетесь меня и подумываете, не превратится ли моё угощение, в конце концов, в какие-нибудь головешки или куски глины? Прошу, не думайте обо мне так плохо! Конечно, я — весёлый человек, и люблю иногда пошутить, и, если начистоту, была у меня задумка неожиданно превратить в еловую ветку с шишками ту самую баранью кость, что