Рогнеда Игоревна по достоинству оценила и то, что Маша сама заговорила о своей беременности честно и открыто, не сочиняя и не обманывая. Узнав об этом, она увидела в Маше себя в далекой молодости. Когда-то точно такую же ошибку совершила она сама. Но тогда она называла это не ошибкой, а первой любовью. Только предмет ее первой любви оказался трусливым и легкомысленным. Они дружили еще в школе, но поступили в разные институты. А любовь вспыхнула во время первых студенческих каникул, когда он, студент МГУ, приехал на каникулы в родной Воронеж. Она же из родного города не уезжала, поэтому слушала рассказы московского студента раскрыв рот. После каникул он уехал в Москву, а через месяц Рогнеда узнала о своей беременности. Родители были в шоке. Он отказался от нее и от ребенка сразу, поэтому ее почти за руку отвели к знакомому врачу и сделали ей нормальный медицинский аборт.

Больше любовий в ее жизни не было. Все особи мужеского пола казались ей похожими на него, и это отталкивало. Рогнеда окончила институт и много лет жила с родителями. Они ничего не говорили, но, глядя на красавицу дочь, вздыхали и печалились. У некоторых ее подруг дети уже оканчивали школу, когда она встретила наконец свою любовь.

С Владимиром они познакомились на юге, где она проводила свой отпуск, а он зализывал раны после развода и учился быть пенсионером. Ему было сорок пять, двадцать пять из них он отдал родине и ее Вооруженным силам, но решил, что этого достаточно. За это время у него были и семья — жена и дети, и квартира, но все это он растерял по военным городкам и полигонам. Жена за время его службы в Афганистане нашла себе другого. Он оставил детям квартиру и с одним чемоданом поехал к морю.

В свои тридцать шесть Рогнеда выглядела молодо, у нее были красивая фигура и яркая внешность. Но ее красота была только причиной, по которой Владимир обратил на нее внимание. Потом оказалось, что они в принципе родственные души. Они слушали орган в Пицунде, поднимались на Новый Афон, сидели на берегу озера Рица, любовались подсвеченными сталактитами и сталагмитами в пещерах, бродили по ботаническому саду и обезьяньему питомнику в Сухуми. Им приятно было молчать, лежать рядом на песке или болтать про все на свете за маленьким столиком в приморском кафе.

И под южным солнцем за короткие две недели их знакомство переросло в любовь. Он живописал ей картины Древней Руси, навеянные звуками ее имени и созвучием их имен, а она, учитель истории, затаив дыхание слушала его.

— Ты уже была моей женой. Ты просто забыла. Но и хорошо, что ты забыла, тогда я вел себя не по-джентльменски, потому что много воевал.

— И тогда, и сейчас? — спрашивала она тихо, словно боясь разрушить те сказочные видения, которые вставали у нее перед глазами.

— Да, но с войнами покончено! Слово офицера!

После юга они расстались с трудом. Она уехала в свой Воронеж, он — в Москву к другу-афганцу. С нуля они вдвоем с другом начали свое дело. Владимир снял квартиру и приехал за ней. Дела у друзей-афганцев пошли, и их небольшая строительная фирма через несколько лет стала большой строительной компанией. Сразу по приезде из Воронежа Рогнеда работала заведующей детсадом, который Владимир потом выкупил и подарил ей на день рождения. Она всегда любила детей. А вот своего сына Ярослава, как у их исторических тезок княгини Рогнеды и князя Владимира, они родить не смогли. Так аукнулась ее первая ненастоящая, как оказалось, любовь.

Владимир, конечно, очень хотел ребенка от нее, но ни разу не упрекнул, узнав, что Ярослава у них не будет. Он любил ее искренне, беззаветно.

— Волею судьбы мы с тобой нашли друг друга. Ты нужна мне! Ты — моя Муза, ты — смысл моей жизни! А детей у тебя теперь целый детский сад! — смеялся он.

И она в ответ улыбалась, ибо понимала, что плакать уже поздно.

Вспоминала все это Рогнеда Игоревна, наблюдая в первые дни знакомства за Машей Мироновой. Она видела в ней себя еще молодую и неопытную. Но в Маше было то, чего не было в ней тогда. В Маше был стержень.

— Машенька, если у тебя такой малый срок, может, можно и аборт сделать? — спросила она как-то Машу.

— Рогнеда Игоревна, а ребенок тут при чем? Он должен своей жизнью расплачиваться за мои ошибки? — вопросами на вопрос ответила Маша, глядя прямо в глаза Рогнеде Игоревне.

И ей показалось, что Маша смотрит не в ее глаза, а прямо в ее душу. В душу, где до сих пор живет раскаяние за содеянное когда-то.

«Если бы я была тогда такой твердой, как Маша, у меня уже были бы внуки», — думала она.

Узнав Машу ближе, Рогнеда Игоревна полюбила эту красивую, добрую и умную девочку. Для нее она была именно девочкой, попавшей в беду, девочкой, которой очень хотелось помочь.

Отзывчивая и общительная Маша очень быстро освоилась в детском саду. Как-то вечером, зайдя за чем-то в кабинет к Рогнеде Игоревне, она заметила, как неуверенно директор обращается с компьютером.

— Может, вам помочь? — совершенно искренне предложила она.

— Маша, ну никак не могу сделать эту табличку! — пожаловалась директор.

— Нет проблем! — Маша быстро сделала таблицу и перенесла в нее данные с листа. — В какую папку это пойдет?

— А ты мне еще скажи, как оно пойдет? — рассмеялась Рогнеда Игоревна. — Ну никак у меня не получается наладить с ним дружбу! Я его даже побаиваюсь, — призналась директор, поглядывая на монитор.

— Обращайтесь! Мне это дело очень даже нравится! — чистосердечно предложила Маша.

С тех пор она стала главным компьютерным консультантом Рогнеды Игоревны, ее правой компьютерной рукой.

Так же случайно узнали в саду и о других талантах Маши. Придя однажды в музыкальный зал, в котором уже не должно было быть занятий, она случайно попала на репетицию праздника. Музыкальный руководитель ставила с детьми танец. А так как она сидела за пианино, то ей приходилось оттуда и руководить детьми. Маша, заглянув в зал, присела на скамью, стоящую у дверей, и некоторое время наблюдала за безрезультатным процессом.

Из своего богатого танцевального прошлого Маша прекрасно знала, что в этом возрасте у детей еще слабо развита движенческая память, поэтому дети лучше разучивают танец, если в нем участвует педагог.

— Лилия Викторовна, — попросила Маша молодого музыкального руководителя, — можно, я встану с