Не прошло и часа, как стволы снова были готовы к выстрелу.

Послышался оглушительный гром, расплылись в стороны белые облака – и от стены снова полетели в стороны куски кладки и известняковая крошка.

– Теперь, после изобретения булгарами этих штук, – указал на стволы царевич, – более уже ни одна крепость ойкумены не сможет устоять перед мощью наших армий! Еще два, самое позднее три дня, и я смогу сделать пролом. И тогда ничто не сможет защитить персов от наших острых мечей! Мы разгромим их начисто! Перебьем всех, ако черкесов у Сулака!

Джелал ад-Дин ошибался. Когда наконец ядра проломили остатки древней кладки и татарские сотни устремились вперед – они встретили пустоту.

Защитники крепости, сознавая свое бессилие перед многотысячной ордынской армией, оставили укрепления и ушли сразу после появления у моря пушечного наряда. Так что все это время Дербент сдерживал Тохтамыша без людей, в одиночку.

Но теперь ворота поверженной твердыни распахнулись – и неисчислимые ордынские тумены хлынули в богатые персидские пределы…

Княжичу Василию Дмитриевичу, вернувшемуся в царскую свиту, обнажать своей сабли в новых сражениях не пришлось. На открытую битву против могучего врага никто из местных правителей не рискнул. Все они попрятались по крепостям и городам, надеясь на прочность высоких стен. Однако под залпами огромных тюфяков твердыни сыпались или сдавались одна за другой, и к концу ноября царь Тохтамыш овладел всей провинцией Ширван, а в декабре покорил своей воле древний, как сама Персия, город Тебриз и окружающие его улусы. После чего, убедившись, что никакого серьезного сопротивления больше не ожидается,победитель распустил татарские сотни для изгона.

Великая Орда и ее повелитель обогатились новыми, многолюдными и плодородными землями, а казна царя Тохтамыша наполнилась звонким золотом до самых краев. И слава несокрушимого воина разлетелась во все уголки обитаемого мира, повествуя смертным о доблести победителя всех народов юга и севера!

27 января 1386 года

Сарай, столица Поволжской Орды

Зима в степи – мертвое время. Снег укрывает землю толстым сверкающим одеялом, и выпущенным на тебеневку табунам и отарам приходится тратить все дни от рассвета до заката, дабы дорыться до скрытой под ним мерзлой чахлой травы. Тратя на это занятие все свои силы, скот все равно слабеет и тощает и совершенно не пригоден ни для какой работы. Поэтому зимой степняки никогда не путешествуют, не воюют, не устраивают праздников. Они сидят в кочевьях возле жарких очагов, беседуют и слушают сказания, сочиняют песни и работают. Мужчины готовят к новому лету снаряжение, оружие и упряжь, валяют кошму, а женщины ткут ковры и шьют одежды.

Зима в степи – мертвое время. Зимой в степи нет дорог и пищи – а потому многотысячным туменам царя Тохтамыша некуда было возвращаться. Они предпочли остаться в северных провинциях Персии до весны, наводя здесь новый порядок и набивая добычей чересседельные сумки.

Однако царевичей в многолюдной ордынской столице дожидались мектебе и мудрейшие из учителей. Посему после того, как у Большого Наряда истощилось огненное зелье, а вялое сопротивление врагов окончательно сошло на нет – Тохтамыш повелел сыновьям возвращаться в Сарай.

С небольшим отрядом телохранителей, несясь и на рысях от одного постоялого двора до другого, отроки добрались до Волги всего за две недели. Война в тылу ордынской армии давно считалась законченной, а потому амбары и сеновалы дворов были полны, путников везде ждали теплые постели и горячая еда. Так с чего бы при таких удобствах и не мчаться по утоптанным дорогам со скоростью стрелы?

Четырнадцатого января знатный отряд пересек по прочному, звенящему льду устье великой реки, торжественно въехав в Астрахань. Здесь царевичи несколько дней отдохнули, после чего двинулись вверх по Ахтубе уже с обычным торговым караваном, везущим с собой все потребные для них припасы: сено для лошадей и еду для путников.

На девятый день пути, двадцать пятого января, все они благополучно въехали в ворота царского дворца.

А двадцать седьмого января вышедший во двор премудрый Истрахан, обведя знатных учеников взглядом, наставительно спросил:

– Я надеюсь, вы догадались взять с собой астролябии?

– Сейчас? – не понял его Василий.

– Как я понял, чада мои, вы изволили прокатиться за южное море в известный своею мудростью город Тебриз? – сложил ладони на груди досточтимый мулла. – Я полагаю, вы догадались взять с собою свои астролябии и измерить тамошнюю высоту Полярной звезды, а также высоту полуденную солнца, дабы сравнить свои результаты со здешними наблюдениями?

– Мы ездили туда не развлекаться, учитель! – гордо расправил плечи, прикрытые бархатным плащом, Джелал ад-Дин. – Мы сражались и покоряли врагов нашей великой Орды, мы убивали персов и дербентцев, мы разрушали тамошние крепости! Княжич Василий, к примеру, в битве на Сулаке сразил черкесского князя, а я командовал Большим пушечным Нарядом!

– Так это же прекрасно, храбрый отрок! – обрадовался премудрый Истрахан. – Расскажи же нам скорейше, как ты исчислял удаление до цели и как определял угол установки стволов?

Царевич промолчал, растерянно приоткрыв рот.

– Ты что, отрок? – зловеще поинтересовался мулла. – Ты хочешь сказать, ты стрелял на глазок? Я пять лет учил вас всех измерять расстояния и высоты, определять углы, окружности и дуги, и после всего этого, оказавшись старшим в пушечном наряде, ты стреляешь по крепостям на глазок?! – уже во весь голос закричал премудрый Истрахан, и ученики сразу поняли, что на этот раз одной линейкой провинившийся явно не обойдется.

– Ох, Джелал, Джелал, – прошептал княжич и толкнул приятеля локтем в бок. – Лучше бы ты, братишка, промолчал.

Жизнь быстро вернулась в свою привычную колею. В обычные дни Василий познавал в мектебе географию, алгебру, вопросы чеканки и обращения денег, счет чисел и хитрости использования астролябии; житие Чингиса и науку трансмутации камней, руд и элементов. Если же оставалось свободное время – сражался на мечах, топорах и копьях с Копушей и Пестуном. Иногда поодиночке, а иногда против обоих дядек сразу.

Ребра княжича все еще продолжали ныть, напоминая об осенней ране – и Василий не хотел повторения подобной неприятности.

По субботам и воскресеньям княжич посещал церковные службы и пытался беседовать со священниками и прихожанами. Не потому, что внезапно поверил в поддержку далекой северной Москвы здешними христианами. Просто – иных развлечений в Сарае как-то не находилось.

Ведь зима в степи – мертвое время.

Однако дни бежали. Прошел февраль, миновал март. Следом подоспел апрель, и под теплым весенним солнцем снежное одеяло быстро осело, превратив огромную степь в одну бескрайнюю непролазную глинистую жижу.

Непролазную – зато зеленую.

Поначалу зеленую – а затем внезапно набравшую густой рубиновый цвет. В один из дней степь покраснела от края и до края, и бесчисленные бутоны тюльпанов подсказали, что земля подсохла и теперь способна выдержать всадника и даже не особо нагруженный возок.