Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Между тем судящиеся перешли к изложению дела, начались споры и препирательства, но уже через час Бешт вынес свой приговор, который был настолько убедителен и справедлив, что спорить дальше стало просто не о чем. И это вновь, еще больше поразило р. Авраама.
Поэтому сразу после суда р. Авраам не стал спешить с возвращением домой, а начал расспрашивать местных жителей о меламеде, и, узнав, что тот неженат, принял окончательное решение.
Дальше нам, видимо, следует снова предоставить слово книге «Шивхей Бешт», текст которой передает неповторимый аромат той эпохи: …и подошел он тайно к Бешту и сказал ему: «Вот слышал я, что вашему степенству нужна жена. Может быть, не почтете зазорным взять в жены мою дочь?». Ответил тот: «Хорошо сказано. Но поскольку многие из именитых людей местечка имеют на меня виды, то нужно держать это дело в тайне, чтобы никто не прознал, ибо не могу я обидеть их после того, как они постоянно благодетельствовали мне и так высоко вознесли. И если вы, ваше степенство, согласны, то давайте уговоримся наедине и запишем наш уговор на доброе здравие. И настаиваю я сугубо, чтобы срядились вы со мной, а не Торой моей и мудростью моей, ибо не желаю я ничем кичиться и величаться. Напишите запросто: „Господин Исроэль, сын господина Элиэзера“. И тот согласился, поскольку всей душой привязался к нему, и записали они на доброе здравие слова сговора без здравий и без имени местечка (и это — одна из причин, по которой мы не знаем, о каком именно местечке идет речь- П. Л.), и никто на свете не прознал об этом. А на обратном пути домой заболел р. Аврагам болезнью, от которой должен был умереть, и отошел в вечность, и дошла весть об этом до города Броды, до сына его, великого учителя нашего р. Гершона Кутовера. И пошел он, чтобы оплакать своего отца по законам Торы, и забрал все бумаги, оставшиеся от отца, и среди них обнаружил договор, в котором значилось, что сестра его, дочь р. Аврагама, просватана за некого человека по имени Исраэль. Показалось ему странным, что отец его, человек известный, мог рядить в зятья какого-то невежду, к тому же без роду-племени и незнаемо откуда. Рассказал он об этом своей сестре, сказала та: „Коли отец наш решил так, то тут и рассуждать не о чем!“ …»[95]
Тем временем незадолго до праздника Песах, через несколько месяцев после которого в хедерах и ешивах начинались длинные каникулы, Бешт сообщил жителям местечка, что собирается оставить должность меламеда и покинуть их. Весть эта вызвала большой переполох, и руководители местной общины стали уговаривать Бешта остаться, обещали значительно повысить жалование, но он уже принял решение, и сразу после праздника покинул местечко, полагая, что за время каникул его жители найдут нового меламеда.
Стояла холодная галицийская весна, и Бешт, сняв с себя традиционную еврейскую одежду, оделся так, как одеваются украинские крестьяне — в сапоги и короткий потрепанный бараний тулуп, перетянутый широким кушаком. «Шивхей Бешт» добавляет к этому, что он изменил свой внешний облик и выговор, и таким образом стал окончательно похож на типичного «ам га-ареца», этакого еврейского мужлана, якшающегося с украинскими мужиками и живущего случайными заработками, а порой и подаянием.
В таком виде он и появился в зале раввинского суда в то самое время, когда там шло очередное разбирательство, и попросил аудиенции у р. Гершона. Когда тому передали, что некий очень странный еврей, явно не из города, хочет его видеть и подробно описали незнакомца, р. Гершон принял его за нищего и хотел подать ему милостыню. Однако «ам га-арец» продолжал настаивать на личной встрече наедине, и в конце концов р. Гершон уступил.
Когда они остались с глазу на глаз, Бешт протянул р. Гершону договор между ним и р. Авраамом и произнес те слова, которые праотец Яаков сказал в свое время Лавану: «Дай жену мою!». Но р. Гершон был так огорошен внешним видом и выговором нежданного гостя, что даже не заметил, как легко тот ввернул в свою речь цитату из Торы. Он перечитал уже знакомый ему договор, несколько раз переводя при этом взгляд на Бешта, и вновь и вновь задаваясь вопросом о том, что могло подвигнуть отца — умного, степенного еврея — согласиться на брак сестры с таким «неотёсанным чурбаном».
В совершенной растерянности он велел позвать сестру, рассказал ей о том, какое впечатление произвел на него ее суженный, и сказал, что как та решит, так и будет.
— Но ведь я уже сказала, что если так решил отец, то и рассуждать не о чем. Видимо, это предопределено Свыше — возможно, для того, чтобы от меня произошло достойное потомство, — ответила Хана.
После этого был назначен день свадьбы, и накануне брачной церемонии Бешт заявил, что в соответствии с требованием талмудического трактата «Кидушин» хочет перед началом церемонии увидеть будущую супругу и поговорить с ней.
Так состоялась их первая встреча, во время которой Бешт рассказал невесте о том, как познакомился с ее отцом и как они сговорились об этом браке, а также о том, что он отнюдь не является неучем и при случае может посоперничать в знании Торы с любым известным талмудистом.
Словом, Бешт, скорее всего, открыл жене, что является нистаром, но попросил хранить это в строгой тайне, которую она не должна выдать ни при каких, даже самых крайних обстоятельствах.
* * *
Свадьба осталась позади, Бешт с супругой стали строить свое семейное гнездо, но р. Гершон Кутовер все никак не мог успокоиться.
То, что у его новоиспеченного шурина нет ни гроша за душой, его как раз беспокоило меньше всего. Но вот то, что он был полный невежда, совершенно не сведущий в Торе, сильно уязвляло его самолюбие. Главе раввинатского суда в качестве родственника полагался талмид-хахам, и никак не «ам га-арец», и потому особых симпатий к Бешту р. Гершон никак испытывать не мог.
Несколько раз он пытался дать Бешту уроки Талмуда, но тот, посидев некоторое время над книгой, начинал жаловаться, что все эти премудрости не входят в его голову, и просил закончить занятия.
Все это настроило р. Гершона против Бешта еще больше.
