За пять лет ни один звонок в студию не был настоящим вопросом, он только его изображал: «Здравствуйте, у меня вопрос к отцу Григорию. Отец Григорий, вот вы говорите, что <…>. А я считаю, что все дело в дошкольном воспитании, просто мало хороших детских садиков! Вот у нас в городе их всего три…» (Дальше следует описание трех садиков и их несовершенств – пока не прервет ведущая.)

Гости программы, будь они хоть сто раз эксперты, – всего лишь повод для высказывания. Если угодно, наша работа состояла в том, чтобы разогреть аудиторию и дать ей законные основания для горячих монологов о своем.

Люди звонили разные, но за пять лет уже можно было понять: в жизни их катастрофически недослушивают – возможно, с самого детства. «Эксперт» выслушать обязан, таковы правила игры. А его ответ, возможно, чем-то интересен другим слушателям – но дозвонившемуся не только не нужен, а даже как бы мешает: я в эфире, меня слушают, и уж я скажу!

Когда запрашивается ответ психолога, то отношение к этому еще более двойственное. С одной стороны, он как бы обязан знать все и «читать в душах» даже тогда, когда души ему в этом не помогают.

С другой – как хорошо, когда психолог советует какую-нибудь глупость или что-нибудь невыполнимое! Для многих людей важна уверенность в том, что никто не может являться экспертом в их жизни. Это похоже на разговор в поликлинике: «Ну что врач сказал?» – «А, да что они могут сказать!..» (Менять врачей или поликлинику никто при этом не собирается – «везде одно и то же».)

Очень, очень важно сказать свое, а вот надежды быть услышанным и тем более понятым – ее куда меньше. И это говорит о мире, в котором живут наши авторы. Точнее – о том, как они себе представляют мир, в котором живут.

Второе, что бросается в глаза, – противоречие между верой в то, что «среда и обстоятельства определяют все» (с родителями не повезло, в нашем городе нет ничего, в моем возрасте работу не поменяешь), и идеей «кузнеца своего счастья». Авторы «хроник» и «монологов» верят в обстоятельства непреодолимой силы, авторы «отчетов о достижениях», «жалоб в инстанции», «работ над ошибками» – в столь же непреодолимых себя. Странным образом в нашем материале обе эти крайности уживаются.

Но вот зона дифференцированного видения – на что влияю, а на что нет; что принять, а что изменить; на что готов или не готов – мала. А ведь именно эта зона создает пресловутую «работу над собой», придает ей смысл. Как будто привычная система убеждений не переосмысливается, редко проверяется на соответствие реальности. Огромное количество обобщений-скрижалей оформляют пейзажи и интерьеры, в которых живут и действуют наши авторы…

Третье, что нельзя не заметить, – страсть к оценкам. Ярче всего она видна в «жалобах», «отчетах о достижениях» и «консультативных запросах», но проникает и в другие жанры. Словно кругом сплошные зачеты и экзамены: авторы сами много оценивают, но и их без конца оценивают и судят – и от психолога ожидается и даже требуется, чтобы еще одной оценкой стало больше. Это может «одеваться» как вопрос – «нормально ли то, что со мной происходит, или это отклонение», или «что я делаю не так», или «почему у меня не получается, ведь я стараюсь», – но дело не в вопросе как таковом, а в потребности получить авторитетное подтверждение своей пятерки или двойки. Анализ, рассмотрение чего-то с разных сторон, рассуждение, гипотеза редко интересуют наших авторов – в основном в «работе над ошибками». В большинстве писем воображаемая фигура психолога – это своего рода «начальник по административно-психологической части», разбирающийся в душевном хозяйстве и знающий, где лежат запасные лампочки взамен перегоревших.

Как ни печально об этом говорить, наши авторы в большинстве своем испытывают серьезный дефицит поддержки и принятия. Удивительно ли, что и о своих детях они часто пишут как о «не оправдавших ожиданий»… К ним относились точно так же, откуда же возьмется иное?

Не только ребенок, но и всякий другой человек зачастую рассматривается как объект, в отношении которого можно совершать какие-нибудь правильные или неправильные действия. Свобода воли этого «другого» часто не подразумевается вообще. Это может формулироваться как «я ее (или его) все равно заставлю» или как вопрос «что мне сделать, чтобы он (или она)…» – в общем, скажите, что я прав, и посоветуйте, с какой отверткой правильнее наладить, «построить», укротить или даже спасти. Речь идет не столько об отношениях, сколько о том, кто на кого воздействует, кто кому подчиняется. Порой возникает впечатление, что в мире авторов идет давняя и привычная «холодная гражданская война». В семье ли, на работе или в дружеском кругу влияние важнее контакта, сопротивление влиянию важнее сотрудничества, изменники должны понести наказание, а жертвы среди мирного населения неизбежны. Неслучайно о насилии – эмоциональном, физическом, сексуальном, каком угодно – часто пишется как о чем-то плохом, но само собой разумеющемся. Если угодно, как о неизбежном и нормальном. (Вспоминаются слова из одного монолога в «Грозе» Островского: «Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жестокие!») Ну что же, признаем, что за полтора века нравы в «нашем городе» не слишком смягчились. Может, оттого и нашим авторам чаще мила «черно-белая ясность войны», чем попытка представить себя на месте другого человека.

Слоган журнала Psychologies – «найти себя и жить лучше» – был в свое время придуман грамотными профессионалами: авторы писем изменение понимают прежде всего как изменение ситуации, а не себя самого. Хотя и говорится в некоторых письмах, особенно в «отчетах о достижениях»: я развиваюсь, хожу на разнообразные тренинги… Мало, очень мало писем, где хотя бы в виде упоминаний было движение, динамика, рассказ о внутренних изменениях.

Раскладывая «пасьянс жанров», очень хотелось удержаться от интерпретаций конкретных живых людей: конечно, их жизнь намного богаче и сложнее их текстов. Разговор «по мотивам писем» и смысл-то имеет как раз потому, что в письме, даже самом незатейливом, спрятаны другие возможности и другие стороны того же человека. Зато именно письма рассказывают о явлениях и процессах того мира, в котором родились. Историкам и социологам они расскажут одно, психологу – другое. Итак…

За всяким действием стоит какая-то потребность. Взявшемуся за перо автору не обязательно «плохо», им может двигать интерес, желание понять, азарт борьбы – но что-то движет обязательно. В менее благополучном случае человеку не хватает слушателя или поддержки, в более благополучном – другой точки зрения на мир и