– Нет, ничего не надобно. Денег у меня нет, деньги вышли. Так, это… Значит, не видел никто и не помнит Вишенку? И больше не у кого спросить про нее?

Трактирщик молча отвел от гладкого живота ладони и с легким двойным хлопком вернул их на место, в знак подтверждения: да, никто и не у кого.

– Жалко. – Хвак замолчал, не зная, что ему теперь говорить и как держаться. Да и о чем тут говорить. – Ну… тогда я пошел?

Трактирщик, по-прежнему молча, кивнул, показывая, что слышал Хваковы слова, но продолжал стоять на месте, не убегая, в отличие верткого и суетливого служки Грибка.

Хвак расправил пояс на брюхе, потрогал затыльник на шапке – полностью готов к дороге, стало быть – вперед.

– Счастливо оставаться, приятно было знакомство свести. Спасибо этому дому, да хранят его боги!

И уже возле выходных дверей окликнули Хвака, трактирщик окликнул.

– Эй, Хвак! Пресветлый господин Хвак!

– А? Чего? – Хвак обернулся на зов быстро, однако же с недоумением, ибо попрощавшись как положено, душой и мыслями он уже был там, в дороге…

– Я говорю: на-ка, попей на дорожку отвару – на жиру и на травах. Свеженький отварчик, моего личного приготовления, сам таким лечусь временами. Выпьешь – сразу легче станет. Весь кувшин бери. Тут же и оставь вместе с кружкой, когда осушишь, а я на кухню пошел, ох, дел сегодня много – праздник же!

– Так… Денег-то у меня нет.

– Не надо ничего платить. Иди сюда, пей спокойно, я угощаю.

Хвак шел по дороге, все еще вспоминая деснами и языком освежающий вкус отвара. Приятно так пощипывал… Трактирщику за него спасибо огромное, ибо Хвак от огорчения, что не удалось ничего о Вишенке узнать, забыл воды попить перед уходом, а пить все время хотелось… А теперь жажда утолена и можно дальше идти, без устали, с удовольствием… Вот только где бы ему денег раздобыть, или какого-нибудь пропитания… Ну, да мир не без добрых людей: раньше как-то жил – и теперь проживет. Хвак порадовался про себя, что сдержал язык за зубами и не проговорился Грибку с трактирщиком о своих подозрениях насчет Вишенки: а ну как она не виновата в пропаже его денег? Ну мало ли – другое что-то случилось? А он бы на нее напраслину возвел, под розыск и расправу подтолкнул? Но если и впрямь она из него деньги вытрясла, то тогда… Хвак с досады ударил себя кулачищем в жирную грудь и покрутил головой… А что – тогда? Что случилось – того уж не вернуть. И если она ни при чем – тоже ничего не вернуть.

Хвак вспомнил, как ему сочувственно кланялся Грибок, пытаясь прояснить дело ответами, облизнул губы, обрадованные освежающим отваром… Вот ведь – кто они ему? Никто, совершенно чужие и незнакомые люди, а – помогли без корысти, не то что Хавроша какая-нибудь! Помогли, чем могли, посочувствовали. Нет, всякое бывает в жизни, и зла полно вокруг, никакой ложкой его не выхлебать, но не только же зло на свете живет! И хороших людей – куда больше, чем плохих. Жаль, что Хвак имени трактирщика не сообразил узнать, а так бы помнил и вспоминал славного человека!

Хвак опять стукнул себя в грудь, но теперь без злости, а с сожалением за собственное недомыслие… Оглянулся по сторонам – далеко уже зашел, в незнакомые места – и заулыбался во все свое жирное лицо: какая разница? – хорошего всегда будет больше чем плохого, куда ни иди!

Вернейшее средство для победы над ленью – это голод: жрать захочешь – потрудишься, хоть ты раб, хоть герцог! Вот и Хвак много чего испытал, перепробовал, в погоне за ежедневной сытостью: он и мешки с телег сгружал на базарах, и кумирни обворовывал на съестное, и в охрану нанимался попутчикам на большой дороге, и демонов помогал выкуривать из деревенского храма… Единственное, от чего Хвак наотрез отказывался – за плугом ходить и камни из земли выкорчевывать.

– Земля – матушка моя, – говаривал он себе и другим, – ни лемехом, ни помыслом – не пораню матушку!

Почему он такое рек – и прилюдно, и наедине с собою? Хвак и сам этого не знал, а только держался тверже скалы: брюхо урчит и воет? – потерпит брюхо! Своровать – запросто, впроголодь жить – и это терпимо, чужое имущество сторожить – посторожим, коли заплатят, но нет возврата к земледелию, нет и не будет!

Опустел деревенский храм бога Ларро: жрец его помер от старости, а преемника воспитать не удосужился… Пока еще до города весть дойдет, пока еще городское духовенство нового жреца пришлет… Да они там, небось, и вовсе забыли о селе Хвощевке… Ну, в таком случае можно и в соседние деревни ходить, в другие храмы, к другим богам молиться, у них покровительства испрашивать, ибо простому человеку не привыкать терпеть от сударей, наместников и прочих высших сил: жить-то надо и дальше, не прямо, так околицей… А нечисть – тут как тут: осиротевший храмик почти сразу же заполнили бахиры, ближайшие родственники сахирам… Сахиры – демоны не из сильных, бахиры – и того намного жиже, но горазды на мелкие досады: скот пугать, на малых детишек порчу наводить, из пьяных кровь высасывать… Днем они выцветают, но чем ближе к ночи – силою наливаются, вылезают из щелей – и к людям поближе, потому как их основная добыча – это люди!.. Тоже ведь считается, что бахиры не просто лишний мусор земной, но родные дети богини Луны, хотя и непутевые дети, мерзкие… Ну и дети, так что же теперь? Бахиры – не боги, не бароны и не ратные шайки, их злодейства долго терпеть никто не будет, даже в угоду богине.

И вот, в полночь вышли мужики с цепами, да с секирами, да с огнем, окружили храм – а Хвака поставили, до того соблазнив угощением и деньгами, перед храмом, одного на самом буище, ибо рост у него огромный, руки длинные, мах широкий – рядом никто из своих не стой, не то насмерть зашибет! Дали ему в руки, доверили, дорогую деревенскую реликвию, цепь магическую, на ней издавна святые отшельники сиживали, добровольное заточение избывали, а Хваку вполне знакомое дело – цепью махать! Весело было: как брызнет из храма всполошенная нечисть, да вся на Хвака, а цепь уж тут как тут, на ладонь намотана – засвистела посреди ночного разгула… Потом уже местный староста посчитал за ним восемь растерзанных в лохмотья бахир – по добытому счету платить уговорились; Хвак до полудюжины его счет проверил, а дальше не решился сравнивать и спорить, ибо еще не твердо все количества выучил… Если по пальцам рук счет с бахирами прикладывать, то, вроде бы, всего один палец лишний оказался, а не два, ну да ладно… Четыре больших медяка – это хорошие деньги, долго можно в довольстве и безделье жить, аж до послезавтра… Да еще, вдобавок, деревенские покормили его на дорожку, сытно покормили… Даже здоровенный ковш браги поднесли… Из браги потом крепкое вино делают, это уже Хвак вперед счета выучил, крепкое вино весьма ему по нраву пришлось… Но и брага неплохо, тоже веселья в голову добавляет.

Так и проходили дни, один за другим, этот хорош – а другой не хуже! Теперь уже и ночевки случались под открытым небом, да не на стылой земле, а на охапках свежего душистого сена, ибо лето пришло вослед весне, доброе, мягкое и щедрое лето!..

Хвак шел куда вздумается, не разбирая дорог, но постепенно научился понимать, что весь окоем вокруг него принадлежит четырем сторонам света, и что Север, Запад, Восток и Юг – это не просто слова, которые в ходу среди образованных и умудренных опытом людей, но и есть именно стороны света, каждую из которых он теперь мог определить днем и ночью, в ненастье и в погожий день, по звездным и земным приметам…