— Из всего доложенного мне одно неясно, товарищи, — сказал я, — каким образом могли пропасть вещи военагента? Как оборудована его квартира? Кто живет в том же этаже и кому поручена уборка его комнаты?

— Очень все хорошо и надежно, — ответил Коренец, закуривая душистую сигару. — В ящике письменного стола хранился ненужный дешифрант, список и рапорт во втором. Уборку делает надежный товарищ, коммунистка Майя.

Ей-то можно верить. Мужа расстреляли, брата убили, и сама около года считала кирпичи. Она вне подозрений. В четвертый этаж вход воспрещен — на лестнице поставлен курьер. Свой — бывший коммунар МЧК. Из следствия выяснилось, что все благополучно в этом отношении, а вот пропал и конец. Что касается этого «А.С», то, по-моему, его выловить не трудно. Переберите всех белогвардейских газетчиков, выясните, кто из них имеет эти инициалы, и постарайтесь перещупать. Установите факт и изобличите лицо, снабжающее его информацией, и вы имеете получить от меня премию в сто долларов и ящик виски, — продолжал первый секретарь и, вынув золотой, осыпанный крупными бриллиантами портсигар, предложил мне советскую папиросу.

«Заказная» папироса для дипломатического корпуса РСФСР. Эти папиросы изготовлялись по особому наряду в Гостабаке из отборнейших сортов, и их предлагали лишь на раутах или банкетах представителям «добрососедских» государств.

— Журналиста я найду через несколько дней, но для облегчения дела дайте мне часть его рукописи, — сказал я уверенно.

Автор этих статей был мне известен, я мог бы теперь же получить премию и ящик виски, но это не входило в мои расчеты по известным соображениям.

— Пожалуйста, товарищ, это и в ваших интересах. Представьте себе: «Некто» и о вас узнает, а та скотина в «письме» и отметит, что, мол, бывший штабс-капитан и так далее. Вы пропали, а что можем сделать мы в таком случае? Отказаться от вас, и только. Да, вы и сами тогда не захотите нас знать. Не так ли? — произнес Розенталь, наливая в бокал золотистой влаги и, по-видимому, повеселев.

— Но второе дело подлей, — злобно проворчал Коренец.

— Это о чем же? — спросил я.

— Финская разведка имеет информатора! — почти вскрикнул он.

— Кто же он? — вновь спросил я.

— Дьявол его знает! В двух последних сводках сообщается о моей личной жизни. Я никому не рассказывал про один случай, а его знают там, — бросил он волнуясь.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся Розенталь, — это про ваши свидания с буржуйкой? Не надо, товарищ, так яростно добиваться сердца бывшей «звезды» шантана. Ей нужны ваши доллары, и только!

— Убирайтесь вы к Каледину с вашими шутками, — вспылил секретарь, — очень мне нужно ее сердце. На кой дьявол мне ее любовь. Дело! Она же живет среди русской белогвардейщины. А там и плетутся сети против РСФСР. Что же касается долларов, на дело их не жалко. На что же работают наши станки государственной экспедиции!

— Так-то оно так, но надо поосторожней валандаться с бабьем, — заметил с дивана Муценек и громко зевнул.

— Вставай, Ян, чего развалился. Ехать надо, — бросил ему раздраженный Коренец и, встав, выпил залпом стакан виски.

— Эх, голеньких девчат бы сюда! — цинично воскликнул Муценек, — вот бы нашему секретарю лафа была!

Розенталь взглянул на меня и криво улыбнулся:

— Распетушились ребята, а у самих жены дома.

— Перестаньте морали учить! Жить надо по Коллонтаихе. Вот бабенка, эта «дыбенковская кухарка», — разошелся Коренец отходя, — на прошлой неделе дипкурьер Савостьянов говорил, что у нее четыре «первых» секретаря на любовных амплуа в «деле». «Рога» у Дыбенки не меньше, чем у достопочтенного папаши, наркомпроса Луначарского.

— Деловая баба, и только, — проронил Муценек, вставая, и подошел к столу. — Черти, все вылакали, — проворчал он, взглянув на пустую бутылку виски, — а у меня аппетит только разгорелся.

— Так за чем же стало, хозяйство у меня, — сказал Коренец, — поедем в «дом» и обратно с запасом. Ключи от винного склада у меня. Захватим царского запасца и сюда. Дел все равно нет сегодня! Посол на новой кровати, поди, дрыхнет.

— Нет, лучше в другой раз приедем, — сказал Розенталь сдержанно-строго.

— Ладно, отложим, — согласился охмелевший секретарь и, вынув бумажник, достал несколько кредитных билетов.

— Я плачу за счет представительства, — сказал он, швырнув на стол деньги.

Розенталь позвонил кельнеру и рассчитался по счету.

Коренец, Розенталь и Муценек поехали в частном автомобиле некоего спекулянта спиртом — поставщика торгпредства.

Я добрался до трамвая пешком.

Придя домой, переоделся и пошел в ресторан «Капелла» на Эспланаде.

Мне необходимо было встретиться с Марухиным.

«Гельсингфорсские письма» потревожили и меня…

Манухин представил меня средних лет симпатичному шатену С. — сотруднику нескольких эмигрантских газет и автору нашумевшего в Скандинавии романа «Дети красного солнца» и многих других антибольшевистских сочинений.

С., в совершенстве владея финским, шведским, эстонским и русским языками, завоевал себе крупное имя, как переводчик финской литературы.

Осторожно, «окольными путями» я шел к намеченной цели.

Рассказав ему о своих «скитаниях» на Балканах, передав красочный материал о жизни в Турции и нарисовав картины лишений эмигрантской жизни вообще, я моего собеседника, видимо, заинтересовал, и он предложил мне пересказать все еще раз в более удобной обстановке. У себя на квартире. В отеле «Эспланад», где он занимал две комнаты…

Мы условились встретиться в один из ближайших вечеров. Оказалось, что в отеле, где жил С., остановились лица, о которых можно было написать срочную сводку: генерал Войейков, сотрудница английской разведки — жена морского офицера Ц., бывший вице-губернатор — генерал М. и финский лейтенант Арлсон.

Из беседы с С. я узнал, что «полубелый» спец К. действительно берет у него уроки финского языка, но и очень важное откровение: вышеупомянутый спец собирается бежать в Польшу и порвать с торгпредом.

В один вечер я посетил его. У него были гости — финский поэт Эйно Лейно, Марухин, какой-то биржевой маклер Русов и лейтенант Арлсон. Поэт и лейтенант не говорили по-русски, поэтому мы обменивались шведской речью.

Я оказался «центром внимания» — посыпались вопросы об условиях жизни в Турции, Болгарии, Сербии и, наконец, Франции. Признаюсь, тяжелое испытание пришлось пережить. К счастью, слушатели не были осведомлены о действительной жизни в «описываемых» мной странах.

За ужином лейтенант предложил выпить.

Принес из своей комнаты коньяку. Выпили один литр, появился второй.

Мне показалось подозрительным какое-то особое внимание, проявляемое ко мне лейтенантом.