— Деньги имеют значение везде в мире, — цинично сказал он. — Кроме того, для неприязни есть еще одна причина. Я получил должность, о которой мечтал он. И Карсон не верит, что он сам виноват в том, что не получил ее. Он считает, что я воспользовался своими знакомствами, чтобы обойти его. Такая позиция удобна для него.

— Понятно. — Лимонад оказался сладким и холодным. Она сделала еще глоток и сказала:

— Мне кажется, он опасен.

— Возможно. Но я его не боюсь. Еще бы. Констанс не удержалась от колкости:

— Вы, похоже, ничего не боитесь! Кстати, он действительно не испугался Джима с его пистолетом. Тогда Дрейк просто воспользовался своими навыками, чтобы отвлечь его, и проделал это профессионально и уверенно.

— Вот тут вы ошибаетесь, — спокойно возразил он. — Ничего не боятся только идиоты.

Констанс снова пригубила лимонад и спросила, как она надеялась, довольно небрежно:

— А чего боитесь вы?

Он улыбнулся властной, но невеселой улыбкой.

— Потерять над собой контроль.

— Значит, самоконтроль для вас самое главное в жизни. Почему-то меня это не удивляет. — Ее голос звучал непринужденно.

— А чего боитесь вы?

— Хотите правду за правду? — Она собралась было дать какой-нибудь расплывчатый ответ, но передумала. Ведь он-то сказал ей правду. — Боюсь быть брошенной, — удивляясь самой себе, ответила она.

Воцарилось молчание.

— Наверное, это потому, что ваши родители умеряй, — сказал Сидней. — Видимо, ребенок в этом случае чувствует, что его тоже некоторым образом бросили.

Испугавшись, что сказала слишком много, Констанс недовольно посмотрела на него.

— Вы доморощенный психолог, да?

— Да нет, просто у меня есть здравый смысл. — Он говорил спокойно, даже сочувственно, как будто понимал, почему она так не хочет, чтобы проникли в ее душу.

Констанс поставила стакан с лимонадом. Она понимала, что не из-за бокала шампанского перед обедом сейчас по ее жилам быстрее бежит кровь и она чувствует себя так, словно ее околдовали сирены.

— Мне пора, — осторожно сказала она и встала.

Его серые глаза смотрели тепло и внимательно.

— Я провожу вас.

Дрейк открыл ей дверь и пошел рядом с ней по коридору. Выйдя из здания, они зашагали по мощенной кирпичом дороге. По краям дороги росли цветущие старые мирты и огромные камелии.

Констанс думала о том, что видит сейчас Сиднея в последний раз. От этой мысли внутри все заныло и она разволновалась.

— Я хочу пройтись по пляжу, — сказал Дрейк. — Пойдете со мной?

Констанс знала, что должна отказаться.

— Да, — сказала она, не раздумывая ни секунды.

Он пошел прямо по траве, между деревьев, в сторону пляжа. Вскоре под ногами у них заскрипел песок. Констанс остановилась и сняла туфли. Вокруг никого не было.

— Отвернитесь, — попросила она.

Дрейк покорно отвернулся, и Констанс стянула свои нейлоновые чулки и засунула их в туфли.

— Все.

Дрейк повернулся, непринужденно взял ее за руку и повел по широкой дорожке между дюн.

— Почему вы никогда не возвращались в Австралию? — спросил он.

— Если честно, мне не хотелось. Они молча прошли еще немного. Затем Сидней сказал:

— Вы, кажется, не любите эту страну.

— Просто там у меня никогда не было дома, — пробормотала Констанс.

— Ваша тетя не любила вас?

Закусив губу, Констанс искоса посмотрела на него. В прохладном свете луны четко вырисовывался его властный профиль.

— Я ей была не нужна, — удивляясь себе, ответила она. — И я не могу ее за это винить. Нам обеим было нелегко.

— Она по-прежнему живет там?

— Она умерла, когда я была в Японии. — И, прежде чем он успел задать еще один вопрос, Констанс спросила:

— А вы? У вас большая семья?

— Есть двоюродные братья и сестры, — ответил он. — А родных нет.

— Кажется, мы оба оторваны от этого мира.

— Оторваны? — Его голос звучал спокойно и задумчиво. — Значит, вот как вы себя видите? Одинокой и потерянной?

— Нет, конечно нет, — поспешно ответила она, понимая, что ее словам недостает искренности. Заинтересовавшись раковиной, лежавшей в песке, Констанс наклонилась, чтобы он не мог видеть ее лица. — Ничего подобного, — наигранно веселым тоном сказала она. — У меня есть друзья, есть любимая работа, есть свой дом, будущее, наконец. Я просто неудачно выразилась.

— Вы скорее проговорились. Констанс тоже хотела узнать о нем все.

— А что вам больше всего нравится из того, чем вы занимаетесь?

Он чуть пожал широкими плечами и без колебаний ответил:

— Мне нравится, что пусть немного, но я меняю этот мир. К тому же, должен признаться, мне нравится занимать ум труднейшими задачами и находить их решения.

— Ваша работа не обманывает ожиданий?

— У меня и не было никаких иллюзий, — сухо сказал он.

— Где вы работали?

— Сначала в Австралии, потом в Лондоне. — И он принялся рассказывать об Австралии.

Констанс подумала, что ничего не может быть чудеснее, чем вдыхать прохладный морской воздух и слушать Сиднея, который рассказывает ей о том, как жил в Австралии. Она словно его глазами увидела эту огромную солнечную страну.

Затем они говорили о Лондоне. Констанс втайне обрадовалась, когда выяснилось, что в этом городе им понравилось одно и то же. Когда Констанс заявила, что современное искусство оставляет ее равнодушной, Сидней засмеялся и стал говорить о Галерее Тейт в Лондоне. Констанс хотелось, чтобы их прогулка никогда не кончалась.

Но, конечно, это было невозможно. Прогулка кончилась, и самым нелепым образом. Констанс смотрела на своего спутника, а не под ноги. Она оступилась, и Сиднею пришлось подхватить ее, чтобы она удержалась на ногах.

У нее перехватило дыхание, когда к ней на мгновение прижалось его стройное крепкое тело. Она тут же вспыхнула от желания, затуманившего рассудок.

Дрейк отчетливо понял, что с ней происходит. Его глаза прищурились и блеснули из-под темных ресниц. Его тело словно проснулось и по-мужски откликнулось на женский призыв.

— Черт, — сказал он. Потом наклонился и поцеловал ее.

Если бы он не сделал этого, Констанс смогла бы сохранить самообладание и чувство собственного достоинства. Но в то мгновение, когда его губы коснулись ее губ, Констанс растерялась, полностью отдаваясь его поцелую и тем чувствам, которые только он мог пробудить в ней.

Их поцелуй был долгим и страстным. Констанс забыла о том, что не должна позволить себе привязаться к Сиднею, и о том, что этот человек может быть для нее опасен. Она забыла обо всем на свете, кроме мучительной радости, которую доставляло ей прикосновение его губ. Но тут вдруг Сидней поднял голову и сказал хриплым и прерывистым голосом: