Сняв с мокрых волос полотенце, она достала из зеркального шкафчика фен. Слава Богу, ее волосы укладываются очень легко. Констанс хотелось быть красивой для Сиднея. Она подарит ему неделю, которую он никогда не забудет.

Десять минут спустя она нерешительно вошла в спальню. Должно быть, Сидней услышал ее шаги, так как вернулся с веранды. Его лицо буквально светилось, когда он увидел ее. И она с удивлением поняла, что он вовсе не так спокоен, как хотел бы.

— Я подумал, что ты сама пожелаешь распаковать свои вещи, — сказал он. — Но, если надо, я могу вызвать горничную.

— Нет, — смущенно ответила Констанс. — Сидней, нам надо поговорить, прежде… прежде чем это произойдет.

Его глаза пристально смотрели на нее, губы изогнулись в улыбке.

— Я рад, что ты понимаешь, что это произойдет. А что ты хочешь сказать мне?

Гораздо легче было разговаривать мысленно в ванной, чем глядя в эти внимательные, нежные глаза, которые светились желанием. Кон-станс чуть было не пошла на попятную.

Но она собралась с силами и сказала:

— Я не хочу, чтобы у тебя сложилось неверное представление… То есть… мы не должны себя обманывать. Ни ты, ни я. Иначе будет нечестно… — Слова не шли у нее с языка.

Сидней замер в ожидании. Повисло тяжелое молчание. Капельки пота выступили у нее на висках, на верхней губе. Она не могла справиться с волнением.

— Так что же? — нетерпеливо спросил он.

— Мне кажется… Вернее, я уверена, что все это не должно перейти в какие-то длительные отношения. Это невозможно, — наконец выдавила она из себя.

— Разумеется, ты права, — тихо сказал он. — Это просто одна из шуток судьбы, которая ловит людей в ловушки чувственности. Это неразумно, доставляет много беспокойства, но сделать ничего нельзя. Насколько я понимаю, мы оба оказались беспомощны перед этим чувством. Мы пытались с ним бороться, но ничего не вышло, по крайней мере у меня. Констанс покачала головой.

— У меня тоже.

— Таким образом, поскольку ни ты, ни я не хотим оставаться в этой ловушке, за эту неделю мы насытимся друг другом, получим удовлетворение и только тогда сможем смотреть друг на друга трезво. Ты это имела в виду?

Именно это она и хотела сказать. Но почему в таком случае ей стало так больно, когда он уверенным, бесстрастным голосом оговаривал границы их романа?

Стараясь не менять выражения лица, Констанс кивнула. Когда она заговорила, ее голос звучал спокойно и ровно:

— Да, лучше не скажешь. — Она пожала плечами. — Я хочу иметь возможность смотреть на тебя и не думать о том, что могу быть обманутой, брошенной. Я вообще не хочу ничего чувствовать.

Были ли эти слова некоторой провокацией? Если да, то она зря старалась, так как Сидней посмотрел на нее долгим немигающим взглядом и с холодной улыбкой закончил:

— Зато теперь мы оба знаем, чего хотим. Констанс поняла вдруг, что в глубине души надеялась услышать от Сиднея слова о безрассудной любви, застигшей его врасплох, о том, что он не мыслит жизни без нее. Его хорошо взвешенные слова и истинно дипломатический тон вонзались в ее сердце, словно острые стрелы, убивающие в ней надежду.

Но я же не люблю его! — успокаивала себя Констанс. И никогда не полюблю!

— Я не привыкла к таким вещам, Сидней. Я не вполне понимаю, как должна вести себя.

В его глазах промелькнула тревога, но он ответил спокойно:

— К моим привычкам это также не относится. А теперь, раз уж мы договорились о правилах игры, может, хочешь что-нибудь поесть?

— Нет, спасибо, — сказала она. — Я перекусила в самолете.

И вдруг она заметила, что самообладание покинуло его, он был готов наброситься на нее, как на добычу. Констанс почему-то стало страшно. У нее перехватило дыхание. Она смотрела ему прямо в глаза.

— Тогда, может, ты хочешь отдохнуть? — смущенно спросил он.

Стараясь не потерять чувства реальности, Констанс с удивлением прислушивалась к обуревающим ее ощущениям — по ее спине точно пробежали электрические разряды, она вся как-то сразу обмякла, внизу живота разлилась теплота. Воля и разум покидали ее.

И в то же время ее охватила безумная страсть. Из последних сил возвращаясь к реальности, она разлепила губы и сдавленно проговорила:

— Сидней, я не принимаю таблеток.

— Я об этом позабочусь, — сказал он, и его взгляд остановился на ее губах. Затем его палец коснулся жилки, предательски бившейся на ее шее. — Я обо всем позабочусь, — медленно и отчетливо подбирая слова, повторил он. — Обо всем, чего ты хочешь, обо всем, в чем ты нуждаешься, Констанс. Скажи мне, и я все сделаю для тебя…

— Я хочу тебя. — Не в силах смотреть в его сверкающие глаза, Констанс опустила ресницы. — Тебя всего. Целиком. Это все, чего я хочу.

Время уже не отсчитывало секунды и минуты, оно хлынуло потоком и захлестнуло их. Осталась лишь глубина неведомого доныне измерения, более подлинная, чем время.

Неизвестно, как долго они простояли вот так, прижавшись друг к другу, переполненные желанием и нежностью.

Когда она подняла к нему лицо, словно безмолвно призывая его, он жадно поцеловал ее. Потом, оторвавшись от ее губ, он посмотрел на нее сияющими глазами, его лицо светилось.

— Ты единственная женщина, которая мне нужна, — тихо сказал он.

Он подхватил ее на руки и отнес в постель. Неторопливо и осторожно сняв с нее халат, он стал целовать все ее тело. Под его горячим взглядом она вдруг почувствовала себя красавицей, ведь он смотрел на нее так, будто она живое воплощение его мечты.

— Констанс, моя прекрасная Констанс, с кожей цвета слоновой кости… Мне кажется, я ждал тебя всю жизнь.

Он наклонился и поцеловал ее в шею, затем в невысокий холмик груди. У него были такие горячие губы, что ей казалось, что на ее теле останутся ожоги. Первый раз в жизни Констанс наслаждалась тем впечатлением, которое ее тело производило на мужчину. Глаза Сиднея выражали одно лишь страстное желание и восхищение.

Голос, который Констанс не сразу признала своим, сказал:

— Так нечестно. Ты все еще одет.

— Тогда раздень меня.

Констанс расстегнула пуговицы на его рубашке, жадно и с восхищением глядя на его бронзовую кожу, слегка покрытую на груди волосами. Она распахнула на нем рубашку и приподнялась, чтобы поцеловать его в грудь.

Только тогда она поняла, какую власть имеет над ним. Когда она коснулась его груди губами, у него перехватило дыхание и напряглась каждая мышца тела.

— Мы оба испытываем одно и то же, Кон-станс. Мои губы на твоей коже, твои на моей, и мир летит вверх тормашками.

— Я не знала… — прошептала она и остановилась.

— Не останавливайся. Может, я даже умру сейчас, но ты не останавливайся.