он заметил за каменным столбиком, дуло винтовки.

Пригнувшись за деревом, Ганька замер.

В это время из-за леса показалась группа большевиков; Ганька стал махать им шапкой, предостерегая от опасности, но те ничего не замечали и шли в сторону обоза.

Ганька крикнул:

— Товарищи!

Те в недоумении оглянулись, отыскивая глазами кричащего.

Вдруг грянул выстрел. Не успел Ганька разобрать в чем дело, как с насыпи в ручей упал человек, а вслед за ним по откосу скользила винтовка. Через секунду снова грянул выстрел и все стихло.

Шедшие по полю большевики со штыками на-перевес бросились на полотно. Ганька выскочил из засады и присоединился к ним. Взбежав на откос, он увидел лежавшего навзничь Алешку и бросился к нему.

— Что с тобой, Алешка?

Алешка тихо стонал.

Вот что произошло: пока Ганька сидел за вербой. Алешка через трубу выбежал на другую сторону полотна и осторожно полез на насыпь. Там он снова увидел своих врагов. Они залегли за каменные столбики, стоявшие вдоль полотна дороги и в кого-то целились.

Алешка щелкнул затвором винтовки. Казаки быстро вскочили на ноги. Алешка выстрелил и одни из них грохнулся с насыпи в ручей. Другой казак в то же время выстрелил в Алешку и бросился бежать.

Алешку подняли. Правая рука, немного выше локтя, оказалась простреленной насквозь. Раненому сделали перевязку и отнесли в обоз.

Ранение, к счастью, оказалось не очень серьезным,— кость осталась цела.

Ганька сидел возле Алешки и говорил:

— Как же это ты маху дал, а?

— Как увидел я, что они в тебя целят, так я их и бабахнул. Вот тебе и „маху дал".

— Да они бы в меня все равно не попали. Я за деревом сидел.

— А я знал, где ты там сидел? Вижу, куда-то целят, ну, я и того... Хотел другого, да не поспел.

После этого случая, на другой же день, Ганьку с Алешкой отправили в Темрюк домой.

Ганька было заупрямился, но ему было приказано „конвоировать товарища".

— Ничего Ганька,— говорил, утешая его, Федор,— это ты тоже военное дело делаешь. Должен же кто-нибудь раненых сопровождать. Это, брат, тоже важное дело. А потом—раз начальник приказал, так подчиняйся, товарищ. Что-ж это за солдат, да еще большевик, коли дисциплину не признает? А Екатеринодар, что ж поделаешь, как-нибудь уж и без тебя возьмем...

Как ни рвался Ганька вперед, но пришлось подчиниться.

Поехал он с Алешкой в Темрюк.

Их обоз, состоявший еще из двух раненых бойцов, сопровождал отряд из четырех конных большевиков.

ПРИЕМ ДРУЗЕЙ

Путь в Темрюк лежал через Васькину станицу.

Однажды Васька вбежал, запыхавшись, к Павлушке.

— Павлушка! Идем, те приехали.

— Какие „те"? Кто такие?— удивился Павлушка.

— Да мальчишки. Помнишь,—те большевики, мальцы, что с ружьями, что с солдатами на войну пошли?

— Да ну? Где же они?

— Возле больницы. Тот, что побольше, чумазый, ранен. Белой тряпкой рука обвязана, а сам бледный-бледный, как полотно, и все стонет.

— А другой?

— А другой ничего. За ним, за товарищем, ухаживает. Доктор вышел, смотрел. Пойдем к ним.

— Идем.

Ребята побежали к больнице.

У Алешки с рукой получилось осложнение. Осмотрев больного, доктор настоял на том, чтобы его на время оставили в больнице.

— Товарищ доктор, а где-ж мне быть? —спросил Ганька.

Доктор удивился.

— Да, ведь, ты здоров. Зачем тебе оставаться?

— Так что-ж, что здоров. А что-ж я товарища брошу, а сам уеду?

Доктор не знал, что посоветовать Ганьке.

— Товарищ, а товарищ! — обратился к Ганьке Павлушка.

— Чего?

— Идем ко мне. У меня проживешь.

— А у батьки ты спросил? Ты что, сам хозяин, что-ли?

Павлушка обиделся.

— А тебе дело — хозяин я иль нет? Говорю — идем, ну и идем. Мой отец—большевик.

— А где ты живешь?

— А пойдешь -увидишь. Чего кочевряжишься?

— И ружье бери, — сказал Васька, которому Ганькина винтовка прямо-таки не давала покоя.

Устроив Алешку в больнице, Ганька распрощался с отправившимся в Темрюк отрядом и пошел к Павлушке.

— Давай, я винтовку понесу,—услужливо предложил Васька

— Сам донесу. Что мне тяжело?

Но надо сказать, что от тяжелой винтовки у Ганьки давно уже побаливали плечи.

— Да я хоть до угла, дай.

— Ну, на,—снизошел Ганька.—Да осторожней заряжена.

— Пулями?

— Нет. горохом...

Васька сконфузился.

Павлушка с жадностью смотрел на Ваську и не вытерпел.

— Довольно, теперь я понесу, — сказал он.

Когда вышли на площадь, между ребятами загорелся спор. Каждому хотелось, чтобы люди видели, что они, как большие, с оружием.

— Ну, ладно. Васька, ты уж нес. Теперь давай мне винтовку.

— Да уж на. Пристал, как смола.

— Ага, пристал. А ты, небось, сколько ее уже нес, а?

— Сколько... Шагов двадцать.

— Двадцать! Хорошие двадцать. Шагов сто уже несешь.

Но вот и Павлушкина хата. Родители Павлушки Ганьку напоили и накормили.

Павлушка отозвал мать в сторону:

— Мамка, а мамка!

— Чего?

Смотри, какая у него рубаха,—грязная да вся в дырьях.

— Что-ж я сделаю?

— А ты дай ему мою новую.

Мать посмотрела на Павлушку, ничего ему не сказала, только погладила рукой по щеке.

Порывшись в сундуке, она достала Павлушкину рубаху и подошла к Ганьке.

— А ну-ка, гражданин, скидай свою рубаху.

— Чего?—удивился Ганька.—Стирать будешь, что-ли?

— А хоть бы и стирать.

— А я что-ж, голый буду?

Павлушкина мать улыбнулась.

— Ну-ну, не разговаривай, скидай. Это тебе не поход—тут, брат, я командир.

Ганька послушно снял рубаху.

— Нако-сь, одень-ка вот эту,—подала она ему другую— Павлушкину.

— Да я, тетка, сначала хоть морду себе помою.

Умывшись, Ганька облачился в чистую рубаху и предложил ребятам пойти проведать Алешку.

По пути в больницу, Васька сказал товарищам:

— Вы идите, а я на минуту домой сбегаю.

— Зачем?

— Да так... Дело есть...

Ганьку с Павлушкой в больницу не пустили. Вышел сам доктор и сказал:

— Вот что, хлопцы, Алешка ваш только уснул. Пусть спит. Приходите вечерком, тогда и проведаете.

— А вы моему товарищу руку не отрежете? — спросил Ганька.

— Нет, нет. Рука цела будет.

— То-то, а то я не посмотрю, что ты доктор.

— Ну, ладно,—улыбнулся врач,— вечером приходите.

— Придем.

Тут подоспел Васька. Он прибежал, запыхавшись. Под рукой у него был сверток.

—