Послал отец одного шахтера наверх, в контору доложить, а сам по обвалившейся глыбе давай киркой стучать. Постучит, постучит и слушает — не отзовется ли кто. Раз этак пять постучал и вдруг слышит — стучат по ту сторону. Ответ, значит, подают. Из конторы сейчас же рабочих дали. Прибежало шахтеров человек двадцать.

— Что делать? —спрашивают.

— Пробивать обвал, — говорят, надо.

Стали пробивать, а обвалилось столько, что в пять дней не пробьешь. Ну, шахтеры, конечно, принялись за работу без передышки. У нас уж так: как товарищей спасать, так уж сил своих никто не жалеет.

Рыли день—ни черта, рыли два далеко уж ход пробили, а все конца нет. С той стороны, где забойщики остались, все сигналы подают. Сначало часто сигнал стуком давали, а потом все реже и реже.

— Вот бедняги,—вздохнул Васька.

— Еще бы. Без еды, без воды да без воздуху разве проживешь?

— Тут мой отец говорит:

— Вот что —этак еще три дня пробивать будем, а до тех пор люди там умрут. Один выход взрывать стену надо.

— Взорвать-то недолго, - говорят другие, а как бы мы взрывом тем забойщикам не повредили.

Что тут делать? И ломать долго, и взрывать опасно. Судили, рядили и решили взрывать. Пробили в стенке узкую глубокую дыру, заложили туда динамиту, пристроили фитиль, снова забили.

— Ну, расходитесь,—крикнул отец,—сейчас, фитиль подожгу.

— Отбежали мы все подальше, завернули в боковой штрек и ждем. Только отец до нас добежал, а тут, как грохнет!

— После взрыва шахтеры снова к обвалу побежали. Здорово стенку разворочало. Забойщики-то взрыв слышат, соображают, что это их вызволяют, снова сигнал подают. Ну, тут от сердца отлегло, живы еще, значит. Дело пошло скорей. К вечеру пробили стену. Влезли туда, к забойщикам, а они и жизни не подают. Вытащили их в клеть, да скорей наверх. Двое живы остались, а один так в себя и не пришел, помер.

Филька кончил свой рассказ. Ребята молчали. Васька вертел в руках кусок каменного угля.

— Вот это так уголь,— сказал он.

— Вот это так шахтеры!—добавил Павлушка.

— Васька, где ты там? Иди сюда с ребятами,— позвала мальчиков Анна.

— Чего?

— Да иди-ж, говорят.

— Да чего вам?

— Идите, чаю со свежей булкой дам.

— Идем, ребята?—позвал Васька товарищей.

— Идем, есть здорово хочется,— быстро согласились те.

— Ну-ну, тише,— смеялась Анна, глядя на усевшихся за стол ребятишек.—Куда спешите? Ешьте спокойно, волчата голодные.

— Эх, мамка, если-б ты знала про шахты! Вот, мамка, интересно!

НЕ РАЗВИНЧИВАЙ РЕЛЬСЫ

Вернемся немного назад, к тому моменту, когда мы оставили наших вояк Ганьку и Алешку.

Постояв несколько дней в станице, отряд большевиков двинулся дальше, по направлению к Екатеринодару.

Федор, добровольно взявший на себя роль дядьки, тщательно оберегал воинственных ребят.

Федор был добрый и ловкий парень. Если ниоткуда не угрожало опасностью, он всячески поощрял мальчиков к боевым действиям; учил их стрелять из винтовки, помогать у пулемета, подавать флажками сигналы, проводить телефон и прочим военным наукам. Но коль скоро наступала действительная опасность, он придумывал всякие способы заманить ребят в обоз или вообще в самое безопасное место, сам же бился в первых рядах.

Но однажды вышла беда.

Как-то отряд наткнулся на неприятеля. Оставив обоз за высокой железнодорожной насыпью, командир красных двинул свои силы вперед и занял край леса по другую сторону полотна. После непродолжительной перестрелки, большевики бросились на неприятеля и погнали его.

Ганька с Алешкой осторожно вылезли на насыпь. Вдали за лесом раздавалась беспорядочная, удалявшаяся оружейная пальба.

— Наши кадетов погнали,—ликовал Ганька.

— Так им, чертям, и надо.

— Жалко, что ничего отсюда не видно.

— Давай пройдем по полотну. С того поворота видно будет. Бери винтовку и айда.

Пройдя с полверсты, ребята увидели быстро отступающих кадетов и гнавших их большевиков.

— Ох, ловко-ж гонят. Гляди, гляди — вот пятки насаливают, так насаливают!—кричал Алешка.

— Эх, нам бы туда!

Не успел Ганька выразить своего пожелания, как вдруг увидел двух ползущих к полотну казаков со стороны, противоположной бою. Ганька кубарем скатился с насыпи и увлек за собой Алешку.

— Что ты, ополоумел, чорт!?—выругался Алешка.

— Молчи... Там, брат, кто-то крадется.

— Где?

— За кустами. Тсс...

— Да то, наверное, свои.

— Чего-ж свои будут на брюхах ползти?

— Давай глянем.

— Давай. Только осторожно.

— А как же они нас не видели?

— Да мы-ж за кустами. Нам сверху видно, а им снизу нет.

Мальчики осторожно выглянули на насыпь.

Минут через десять, в двадцати саженях на противоположной стороне насыпи показалась голова казака, за ним другая. Быстро оглядевшись, они поползли по полотну и остановившись, стали что-то поспешно делать.

— Гляди, рельсу свинчивают,— шепнул Алешка.

— Вот чорт! Что-ж делать?

— Давай стрелять.

— Погоди стрелять. Стрелок тоже нашелся. А если их там не двое? Если еще за кустами сидят? Тогда что?

— Так что-ж? Нехай, значит, рельсу крутят? Так, что ли?

- - Ну, и пусть крутят. Тебе что?

— Да, дурак, наш же поезд пойдет с красными. Тогда как?

— Наш поезд? Фу, ты, чорт! Тогда заряжай скорей!

— Готово.

— Без меня не пали. Цель левого, а я правого.

— Готово?

— Готово.

— Пли!

Разом грянуло два выстрела. Казаки прижались к земле и замерли. Минуту спустя, один из них осторожно, еле заметным движением, поднял голову.

— Гляди, живой!—шепнул Алешка.

— Тсс...

Поднял голову и другой казак и вдруг они оба быстро, как змеи, скользнули с полотна и скрылись в кусты.

— Эх ты, ворона, промазал!—выругал Ганька Алешку.

— А ты, не ворона?—ответил тот.

— Теперь, брат, оглядывайся, а то и они стрелять начнут.

— Давай.за насыпью к обозу бежать.

— Давай.

Мальчишки быстро спустились и побежали вдоль насыпи по полю. Вдруг им дорогу пересек ручеек, текший из каменной трубы, проходившей под полотном.

— Прыгай!—скомандовал Ганька.

Только что ребята собирались перепрыгнуть ручей, как увидели на насыпи своих врагов. Недолго думая, Алешка юркнул в трубу, а Ганька забежал за росшую над ручьем вербу.

Сверху выстрелили. Пуля над Ганькиной головой отбила у дерева кусок коры.

Ганька глянул в трубу. Алешкин и след простыл. На полотне тоже уже никого не было.

— Выходить или не выходить?—рассуждал Ганька, не сводя глаз с полотна. Пристально вглядываясь,