— Прости доченька, я так виноват перед тобою, и я так тебя люблю, хотя уже похоронил тебя.

С другой стороны меня обняла и заплакала Анфиса. И я поняла, если хочу выжить, то мне надо вырваться из любящих объятий, пока они меня просто не задушили. Я захрипела, и они меня испуганно отпустили. А Питирим снова нахмурился, почуяв кристалл с чужой магией. Я просто достала кристалл, показав его и сказала.

— Меня не смогли вылечить до конца, часть яда еще во мне. — Этот кристалл должен вобрать в себя остатки яда и рассыпаться в пыль, и тогда только, я буду здорова.

Я снова солгала, чтобы не вводить никого в искушение, получить такой яд, какой будет у меня это мечта для магов, а мне как то не хотелось отдавать то чем я, возможно, смогу лечить, а не убивать. Но мне поверили сразу, а я продолжила.

— Проблема в том, что пока кристалл не рассыплется, я не могу уйти из Чудной деревни, мне теперь до выздоровления нужно жить рядом с русалочьим озером.

Питирим облегченно вздохнул.

— Делов то, закроем деревню совсем, ничего страшного. — Ты для нас важнее и уж после того что ты пережила, главное твоя жизнь и мы все сделаем чтоб сохранить тебя.

Мы все уселись за стол, Любава всем налила чай. Я с наслаждением пила каждый глоток горящей сладкой жидкости, а Питирим с Анфисой, не мигая смотрели на меня.

— Три года ничего не ела, — я смущенно пожала плечами, хорошо хоть не помню, как я мучилась от голода. — Как вернулась, только бульона немного проглотила, успела. — Знаю что много сразу нельзя, но так хочется кушать и тепла, я никак согреться не могу, но это, наверное, надолго.

Питирим с Анфисой переглянулись, и Питирим снова решился задать вопрос.

— Ты нам расскажешь что помнишь?

— Боюсь, я не помню ничего, — пожала я плечами. — Мне память подтерли, я слышала голос, когда меня выпроводили. — Помню, как входила и все, еще, что я плавала в воде, спала, затем голос слышала, что мне про кулон сказал, вернее, сказала, наверное, точно я не помню, в голове все как каша малаша. — А затем сразу дикий холод, я в лесу голая и как домой дошла самой непонятно.

Помнить то я все помнила, но вот говорить об этом своим родственникам я не собиралась. Русалки не стали стирать мне память, и-за моей слабости пожалели меня, и я знала, что если подведу их, если буду болтать, долго не проживу. И по дороге домой постаралась все выкинуть из головы, вспомнив все, когда будет безопасно. У меня уже была отработана эта технология. А что делать, когда живешь среди опытных проживших невероятно долгую жизнь магов. Тем более они всегда меня читали как открытую книгу, вот и пришлось научиться кое, что прятать ради собственной безопасности. Я очень устала от общения и поэтому не стала юлить, сказав просто.

— Я вас очень люблю, вы моя семья и жива я только потому, что хотела вернуться домой. — Но я очень устала, расскажу вам все что помню, но позже — хорошо. — Мне нужно набраться сил, а то я просто скоро упаду здесь.

Питирим с Анфисой еще пообнимали меня, поцеловали и ушли, наконец, а мы с Любавой только захлопнулась за гостями дверь, синхронно вздохнули облегченно.

— Ох, же ты и врушка стала доченька, — сказала она с хитрецой.

— А что делать, — отозвалась я, — Жить захочешь и с волками запоешь. — А все тайны наши им знать не нужно.

— Да я понимаю все, — вздохнула Любава, — у тебя есть причины не доверять никому. — А мне то главное что ты жива и дома. — Может тебя спать уложить?

— Ну, уж нет, я три года спала, и так по тебе соскучилась, лучше можно, я с тобой да с Прошкой у печи посижу, да вас послушаю.

Мне оказалось сложным, заново привыкать к дому, я боялась оставаться одна и спать тоже боялась. В первый же вечер я попросилась спать рядом с Любавой на матраце, на полу. Но Любава поняла меня и сказала, что мне нужно привыкать к обычной жизни и одна я оставаться не буду. Со мной будет или она сидеть или Прошка, а потом привыкну. Так и сложилось, вечером Любава садилась ко мне на кровать, брала меня за руку и тихонько, что то мне говорила. Только так я засыпала, а проснувшись, всегда видела в комнате на кресле Прошку, охраняющего меня. Первую неделю я только ела и грелась у печи. Дома у нас давно уже газовое отопление, но мне его было мало. А тепло от печи мне нравилось, и Любава каждый день топила для меня печь, и терпела дома жару. У печи для меня поставили длинную скамейку. Сколько могла я сидела, прижавшись спиной к печи, а уставала так ложилась и наблюдала и разговаривала. Любава мне полностью сшила одежду, — пару брюк из толстой шерсти, платье длинное теплое с рукавами. Носки шерстяные до колен я не снимала и спала в них. На футболку одевала обязательно теплую кофту и жилетку. Ходила я плохо, задыхалась от усилий, но каждый день поднималась и спускалась по лестнице, используя ее вместо тренажера, стараясь, каждый новый день двигаться больше. Любава потихоньку пересказала мне все, что произошло за последние четыре года, только что — то она мне недоговаривает. Видя, как я на нее поглядываю, сказала с испугом.

— Ох, беда бедовна все равно ведь узнаешь, Андрей твой жениться скоро собрался.

Я прислушалась к своим ощущениям и спокойно сказала.

— И только то, ерунда, правда, мне как то после того что я пережила совсем все равно, я ведь и не спрашивала у тебя как он живет.

Любава вздохнула жалобно.

— Я побоялась тебе сказать, извини, и переживала, что тебе об этом кто чужой расскажет. — Дело то такое.

Я и правда не вспоминала Андрея, он мне казался таким далеким. Как будто все это было совсем не со мной. Гости забегали в наш дом постоянно, обнимали меня и рассказывали мне все новости, но ненадолго, я пока еще сильно уставала от шума и суматохи. Только Питирима я избегала, помня его роль в моей истории, — он это чувствовал, и в один день пришел и сказал, как отрезал.

— Я знаю, что виноват перед тобой.

Любава у печки сдавленно охнула, а Питирим продолжал.

— Выслушай меня, а потом делай выводы, я виноват, и мне крышу снесло, ведь за тем колдуном столько