серёдки калацек покусывашь?»

Говорит тут им Дюк Степанович:

«Не могу я есть вашего калацика:

Ве́рхня корка пахнет хвойкою,

Нижняя пахнет гнилкою.

110 У меня у матери родимоей,

По́дики были менные,

Помёлышки она держала шелко́вые,

Мо́цет помяло в медо́ву бадью,

Калацик съешь — второй хочетце,

115 Об третьём уж душа болит.

У моей-то маменьки родимоей

Сошьет она, уважит платьицо,

Обволокёшьсе в ём, принаря́дишьсе, —

Как с красно́й девушкой приобо́ймешьсе,

120 Как застёжечки застегнешь, —

Как с красной девушкой да поцелуешьсе.

У моей-то маменьки родимоей,

У чесно́й вдовы Офимьи Федоровной

Про богатырского коня вам цены не сказать».

125 Все бога́тыри на него и рассердилися,

Взяли его во белы́ руки́,

Положили заповедь великую,

Дали ему писце́й десять человек

Описать его́во всё иму́чество.

130 Согласился тут Дюк Степанович,

Взял десять мужицков-бога́тырей,

Как десять мальчиков,

И поехал в свой родимой дом с бога́тырями.

Ме́лки рецки перескакиват,

135 Ме́лки леса промеж ног берет.

Приехали они на Днепр-реку,

Говорит тогда Дюк Степанович:

«Скаците через Днепр-реку́».

Олеша Попович первый через реценьку скочил,

140 На серёдки реки коня угрузи́л.

Скоро́шенько Дюк Степанович через реку́ скоцил,

За кудри́ схватил Олеша Поповича.

Вышли все на высок берег,

Едут ко своему терему.

145 Встретила его матушка родимая,

Испужалось е́йно ретиво́ серцо́,

Выбегала она на улицу,

Схватила во белы́ руки́,

Целовала в уста саха́рные.

150 И зашли все мужицки в палаты белока́менны,

Поздоровались с его́вой матушкой родимоей,

Со чесно́й вдовой Офимьей Федоровной.

«Похвастал, — говорит, — твой сын добры́м конем,

Цена будто ему не изложена».

155 Говорит тогда Офимья Федоровна своим слугам верныим:

«Несите сбрую лошадиную».

Занесли тут сбрую лошадиную,

Стали они со сбруи описывать —

Бумаги, цернила было на пятьсот рублей,

160 Не хватило ни цернил, ни бумаги на одну сбрую бу́рушкову,

Не могли они дать цены.

Посадила матушка писаре́й за стол,

Покушали, поели, попили, что им хоцетце.

Принесли бра́тыни рожков семьдесят

165 И других разных напиточков.

По краям браты́нюшки ключом кипит,

Во середочки — огнём горит,

Пахнет ароматом ужасныим,

От аромата все пьянёшеньки.

170 Не могли той бра́тыни они дать цены́.

Вздумали ехать в обратный путь,

Опустили руки белые,

Повесили буйны го́ловы.

Спровадила со двора их чесна́ вдова,

175 Проводила, с има распростилася,

И поехали писцы ко солнышку ко Владимиру,

Говорят ему таковы́ слова́:

«Трудно нам описывать,

Тяжело с има тягатися,

180 Чесна́ вдова богатырска умная,

Занесла нам сбрую лошадиную,

Не могли мы ей описать и цены дать,

Вся блестит, огнем горит.

Не хватило у нас ни чернил, ни бумаги.

185 Накормила, напоила, что нам хоцетце,

Принесла бра́тыни рожков семьдесят,

От аромату стали пьянёшеньки,

Все стали веселёшеньки,

Не поедем боле описывать».

190 Говорит тут им солнышко Владимир-князь:

«Ой еси вы, русски бога́тыри,

Небывали были посланы неудалые,

Обесчестили меня солнышка Владимира».

С той поры к Дюку не ездили.

195 Дюк женился, живет с молодой женой,

Живет веселёшенько, хорошёхонько,

Пировали, столовали они три месяца,

На том пиру и мы были,

Попили, поели, распростилисе.

4

[ЧУРИЛА И НЕВЕРНАЯ ЖЕНА]

Вы́пала поро́ха снегу белого,

А не во пору поро́шица и не вовремя,

О серёдки ле́та, о Петрова дни.

А по той по порохи снегу белому

5 То не зверь-то бежал,

Не горностай рыска́л,

А гони́л Чурило младо́й Пленкович.

Он приехал Чурило к высо́ку терему,

Он ста́вил коня позади́ двора,

10 Привязал коня к столбу точёному, кольцу золочёному.

Уж как по тёмну у́тру, у́тру ра́ннему

Он бежит в светлу́ све́тлицу,

Из све́тлицы проходит в тёплу спаленку,

Он разулся, разделся да по-домашнему,

15 Он платьице све́шал всё на грядочку,

Сафьянны сапожки под кровать,

Сам ложитца на кроватоцку,

Ко чужой жены́ на праву́ ручку́.

Пермяты-то в доме не случилосе,

20 Он ушел богу молитьца во божью́ церко́вь.

Увидела тут девушка служаночка.

Уж как верная была, надёжная,

Уж приходила она во тёплу спальницу,

Сама тут говорила да таковы́ слова́:

25 «Уж ты, Чурило да младой Пленкович,

Ты чужу-то пашню пашешь, а своя так стоит,

Чужу женку любишь, а своя так живет.

А я схожу до Пермяты, скажу,

Пермяты скажу сыну-то Васильевичу»,

30 Говорит Чурило младой Пленкович:

«Не ходи-ко ты, девушка, не сказывай,

Я куплю тебе подарочек на пятьсот рублей».

— «И не надо твои деньги и подарочек».

Побежала тут девушка-чернавушка,

35 Уж тихонько заходит да во божью́ церко́вь,

А сама-то Пермяты говорит таковы́ слова́:

«Ой ты, Пермята да сын Васильевич,

Заскочил в твой зе́лен сад да чужой конь,

Он смял и притоптал всю шелкову́ траву́».

40 Но Пермята был догадливой,

Он скорёшенько выходил из божье́й церквы́.

Крутёшенько бежит к высоку терему,

Он скорёшенько проходит в тёплу спальницу,

А увидел тут Чурила на право́й руки́,

45 На право́й руки́ у своей жены.

Он схватил тут шашку во праву́ руку́,

А лево́й рукой Чурило за черны́ кудри́,

Он сам тут говорит да таковы́ слова́:

«Уж я много тебе раз, Чурило, говаривал,

50 Уж я много тебе раз наказывал,

Не ходи ты по чужим жена́м, по мужниим,

Потеряешь ты свою бу́йну голову».

Уж смахнул тут у Чурилы буйну голову,

Он лево́й выбросил окошком да на улицу,

55 А сам говорит тут таковы́ слова́:

«Ох ты ой еси, моя баба ты глупая,

Уж ты глупая моя баба, неразумная,

Ты пади-ко мне скорей да во праву́ ногу́,

Я прощу тебя не