Все пьют вино. Все стали пьяны, веселы. Князь по полу похаживат, тиху-смирну речь выговариват: «У всех службы сослужены, у Добрыни Никитича служба не служена».

Добрыня стал с лавки и спросил: «Какую службу тебе надо сослужить?» Князь Владимир и говорит: «Съездить в землю Подольску да Угорьску, дорогу туды почистить да в гости к тестю заходить». Служба тяжелая. Не поглянулось Добрыне, он и пошел домой. А туды не зашел, взял коня с конного двора, оседлал его.

Мати увидела, что поезжат Добрыня. Побежала на верхний этаж к Настасье Никулишной, жене его, и говорит: «Настасья Никулишна, что ты сидишь, что глядишь? Закатаетца наше солнце красное: съезжает Добрыня с широка́ двора́».

Побежала Настасья Никулишна в онно́й рубашке без чулок. Прибежала к Добрыне. Встала по праву сторону, к стре́мецку. Стала выспрашивать: «Куда поезжаешь, надолго ли едешь?» Он и сказал: «Еду в землю Подольску да Угорьску. Туды дорогу проложить надобно». И дает жене наказ: Ты перво́ подожди три года́, как не буду — подожди другие три, а потом хоть как живи, только за Олешу Поповича не выходи».

Уехал Добрыня Никитич. Жила Настасья Никулишна три года́. Не бывал Добрыня из чиста́ поля́. Пожила ешшо, прожила другие три года́. Не бывал Добрыня из чиста́ поля́. Приехал тут Олеша Попович и сказыват: «Видел Добрыню, убитый лежит в чистом поле. Сквозь ребра проросла трава, а в траве цветут цветы. Офимья Олександровна слёзно заплакала, портила свои очи ясные, крушила ретиво́ сердцо́.

Стал Владимир-князь к Настасье Никулишне похаживать, Настасью Никулишну стал посватывать: «Чем тебе, молодая, время проводить напрасно, выйди замуж, хоть за князя ходи, хоть за боярина, хоть за руського могучего богатыря, выйди хотя за Олешу Поповича». Отвечала Настасья Никулишна: «Я исполнила заповедь мужнину — прожила вдовой шесть годо́в. Исполню другу заповедь женьскую — проживу другие шесть. Тогда успею уйти в замужество».

Прошло шесть годов. Опеть стал Владимир-князь похаживать, Настасью Никулишну посватывать. Не пошла Настасья ни за князя, ни за боярина, ни за руського богатыря, а пошла за Олешу Поповича. Пировать стали. Пир пошел третье́й день.

Сидела Офимья Олександровна в высоком тереме и плакала: «Давно, — говорит, — закатился мое красно солнышко, сегодня закатитца млад светел месяц: уходит Настасья Никулишна, богоданное мое ди́тятко».

Видит кто-то приехал к воротам широким, смело привязыват коня к дубову́ столбу, заходит к Офимье Олександровне. «Здравствуй, матушка родимая», — говорит приезжий. — «Добрый человек, не смейся надо мной. Мое дитятко было не э́дако: личико было румяное, кудри были желтые, одежда на нем была да хорошая». Говорит Добрыня Никитич: «Матушка родимая, не признала своего дитя! У меня была приметочка — на правой ноге родимочка». Разул Добрыня сапог со право́й ноги́, тогда мать и признала его.

«А где, — говорит, — моя молода́ жена?» — «Замуж походит, пирует. А завтра к венцу итти хочет».

Взял Добрыня гусли да пошел на пир. Не омылся, не переволокся, так и зашел. «Здравствуй, князь Владимир, где наше место скоморо́шное?» — «Ваше место скоморо́шье у пецке да ешшо на запечке». Зашел за пецку Добрыня, в гусли поигрывает, песни попевает. Владимир-князь ему стакан принес: «Хорошо играшь, веселишь мою компанию, садись за стол. Перво́ место — подле меня, друго́ — против меня, а третьё́ — куды хошь». Не сел Добрыня подле князя, ни против князя, а сел Добрыня против Настасьи Никулишной. Стал поигрывать, а ему вино подают.

Настасья Никулишна налила вина, подала вино и говорит: «Хорошо играешь, так играл мой прежний муж, Добрыня Никитич». Взял скоморошина стакан и выпил единым духом. Добрыня Никитич взаимно стакан подал. Туды именно́ кольцо опустил и сказал: «Пей до дна, так узнашь добра́». Выпила Настасья Никулишна, выпила до дна, прикатилось колецко к ее губам, схватила колецко, сама через дубовый стол соскочила и говорит: «Не тот муж, который возле меня сидит, а тот муж, который против меня сидит». Схватилась за белу шею, стала на колени: «Прости в той глупости, пошла за того, за которого не велел». Добрыня Никитич говорит: «Я не дивлю́си да разуму женьскому, — их волос до́лог, да ум короток. Куды их ведут, туды и идут. Только дивлю я князю да со княгинею: они просватали молоду́ жену у жива́ мужа».

Тут и Олеша Попович стал просить прощеньица: «Извини, Добрыня Никитич, что я брал твою жену». — «Я не дивлюсь, что ты брал мою жену, потому что она шибко хороша, а в том тебе не прощу, что ты, когда приехал, матушке наврал». Хотел Добрыня побить Олешу, да стар казак Илья Муромец не дозволил, и пошел он с молодой женой, с Настасьей Никулишной, домой.

9

ПРО БОГАТЫРЕВА СЫНА [ДЮК СТЕПАНОВИЧ]

На дальней сторонушке был богатырё́в сын. Он был молодёшенек. Отец-от его давно уж умер, а мати была жива́. В о́нно утро взял он трубку подзорную и вышел прогулятьца.

Вот он стал эту трубку воротить под западну сторону. И завидел та́мо-ка: стоят бора́ высокие да леса тёмные. Потом воротил свою подзорну трубку на ту на северну сторону. И узрел там горы леденисты. На летней стороне завидел всё лужки да всё зелёные. На тех на лугах на зелёных завидел стольной Киев-град. А стоят там всё дома да всё высокие. Ту́то-ка и его был дом.

Пошел он в стольной Киев-град и зашел к матери своей Владимирке. Стал просить у ей благословеньица: «Дай, матушка, Владимирка, благословеньице съездить во чисто поле посмотреть бога́тырей. Там бога́тыри борются».

Матушка Владимирка не хочет пускать свое чадо милое: «Не дам тебе благословеньице — ты молодёшенек да зеленёшенек». Богатырёв сын не послушался матери и стал собираться во чисто́ поле. Матушка тут слёзно заплакала. А сын-от вывел уж добра́ коня и говорит матери: «Дай бронь позоло́чену для коня». Она вынесла ему, а он сел на добра коня и поехал во чисто́ поле. Едет день, едет другой, а на третий день на чистом поле, широком раздольице увидел бога́тырей. Все они в дорогих платьях и дерутся, кто кого может.

Тут богатырёв сын и сам стал махаться саблей. Кого махнет, того с плеча голова прочь. Бога́тыри видят, что хорошо деретца. Дивом дивятся на силу богатырё́ва сына и приглашают его в гости в свои высокие хоро́ма. Сели тут бога́тыри [на коней] и поехали к дому высокому, хорошему. Зашли в палаты и стали пировать, вино разливать. Напились тут бога́тыри и стали хвастатьца платьем: