нескоро. — Он снова отхлебнул воду и продолжил: — Как вы понимаете, я не могу принимать такие решения единолично и выношу вопрос на голосование. Кто за то, чтобы уступить, кто против?

Теперь возмутился Димидко:

— Какое нахрен голосование, когда все прозрачно? Нас поставили раком, и что, мы должны булки расставить — давайте, вперед! А вот хрена им!

— И все-таки, — спокойно продолжил Витаутыч, — нужно услышать мнение каждого, чтобы избежать неприятных эксцессов. Давайте, подсаживайтесь ближе, будем обсуждать. И ты, Виктор, тоже.

Мне подумалось, что история какая-то мутная. Скорее всего Тирликасу никто не угрожал и ни на что не намекал, он устраивает нам проверку, чтобы выявить крыс, которые сыграют против команды, если представится случай. Но одно очевидно: кто-то очень высокопоставленный надавил на судейский комитет. А какая цель у этой большой шишки, покажет ближайшая игра. И если снова начнется подсуживание, то да, цель именно такая: замедлить наш взлет.

Услышав свое имя, Гусак переполз с третьего ряда на первый и сразу сказал:

— А я че? Мне это не нравится, я против.

— Самат? — Тирликас перевел взгляд на Сэма, а я прислушался к его желаниям.

О, как ему хотелось в сборную! Он почку готов был ради этого продать, не то что, подумаешь, проиграть пару раз. Четвертое место в вышке — это и так круто!

— Я… э-э-э… — Он смутился, скукожился, как нашкодивший щенок, нет — как провинившийся слоненок. — Я ваще тут недавно. Как все, так и я.

— Федор Хотеев? — Тирликас перевел взгляд на Микроба.

— Да лучше сдохнуть! — возмущенно воскликнул он.

Остальные тоже были против, даже корыстные наши Жека с Игнатом, потому что места в вышке светили только Бекханову и Хотееву.

— Что они нам сделают? — разошелся Микроб и агитировал, как Ленин на грузовике: — По башке в подворотне дадут? Не опустятся так, не верю! Подсуживать будут? Так пусть, не проиграли ж «Динамо», а у других выиграем!

— Согласен! — воодушевился Левашов. — Дадим бой сукам!

Тирликас кивнул удовлетворенно.

— Полностью поддерживаю. И гарантирую, что беспределить они не будут.

— Пусть попробуют! — все лютовал Микроб. — Людям рты не заткнешь! У всех есть глаза и мозги, а у нас в стране не любят несправедливость!

— Молодцы. Не разочаровали, — продолжил Витаутыч, и на его губах появилась улыбка сытого варана. — Но — готовьтесь, будет сложно. Будет обидно.

— Тактику придется пересмотреть, — проворчал Димидко, но, несмотря ни на что, он был доволен единогласием. — Так что — в поле, мужики!

И мы пошли, а потом — побежали. И во время разминки с основной частью, и на двусторонках я ощущал взгляд Гусака, он дождаться не мог, когда окажется со мной наедине и поделится наболевшим.

Саныч продолжал менять комбинации нападающих, потирал подбородок, думал. По-любому Сэма будут сажать на горчичники и защиту строить, ориентируясь на двух кабанов в нашем нападении. Я бы рискнул выпустить мелких в начале игры. Но это я, как решит тренер, узнаем, когда придет время.

Тренировка закончилась, а возмущение только нарастало. В раздевалке стоял гул — как жить, когда такой беспредел и всем пофиг? Почему наверх в первую очередь всплывает самое дерьмо? Ответ нашел Микроб:

— Потому что нормальный человек во власти долго не протянет. Там надо быть хищным, зубастым, уметь глотки рвать. Иначе обнаглеют и на голову сядут. А если глотки рвать, то и прибить могут, аварию подстроить. Самолет в воздухе рассыплется — да мало ли что! Вот, например Саня… Командой ты здорово рулишь. Ты хотел бы рулить страной?

— Да ну нафиг, — ответил я.

— Вот и я о том же! — воздел перст Микроб. — Постоянно трястись, что на тебя зуб точат. Это только конченый стерпит, у которого синдром вахтера — все ради власти, и чтобы самоутверждаться.

— Выхода нет, все плохо, мы все умрем, — пробормотал Левашов.

— Не дождутся! — отчеканил я. — Умрем, да, но прежде поборемся. И если каждый сделает мир вокруг себя лучше, то он и правда станет лучше. Это все, что мы можем. И это много.

Все начали расходиться. До последнего остались я, Гусак и Круминьш, делающий укладку волос перед зеркалом. И правда ведь можно заподозрить его в нетрадиционности, если не знать биографию.

Я направился к выходу. Заметив Гусака, что засеменил за мной, я написал Рине, что задержусь, повернулся к Витьку, включив глушилку, которую не вынимал из рюкзака.

— Я должен покинуть команду, — сказал он, потупившись. — От меня один вред. Я высыпаюсь только на снотворных, или когда забухаю. Но к утру я вареный.

— Не делай выводов…

— Да сколько времени прошло? И ни хрена! Только Димидко долбает и долбает. То дыхни, то кровь сдай… Все только хуже. Знать бы, к кому обратиться… другие одаренные должны знать, что с этим делать.

Чертовски не хотелось его терять. Парень начал делать успехи — и на тебе! Но в глубине души я понимал, что он прав.

— Давай отложим до завтра, — предложил я.

— Да сколько можно⁉ — всплеснул руками он. — Я свихнусь! Сил больше нет!..

— Ты обратишься к этому человеку завтра, — сказал я, встряхнув его.

Мимо прошел Круминьш, и мы смолкли, проводив его взглядами. Я продолжил:

— Сегодня он не сможет тебе помочь. И ты нам нужен, вдруг Микроб не восстановится. Подумай.

— Хорошо. — Он глубоко вздохнул. — Подумаю. И попробую продержаться до следующей игры.

— Просто обратного пути не будет, тебя заберут в закрытое заведение, там мяч не погоняешь, — заверил его я. — А пока ты можешь играть в удовольствие.

Виктор подумал и решил повременить. Но, как только он уйдет, нужен будет левый крайний — на случай, если с Микробом что-то случится.

16 мая 2024 г., Михайловск

Москва — красавица, и Минск — красивый город, но дома все равно лучше. И воздух тут совсем другой, и болельщики на трибунах — свои.

Я выходил на поле в приподнятом настроении. В принципе, играть в любимую игру — тут всегда настроение было хорошее. Но дома! Перед своими! Да и вряд ли судья будет душить «Титан» — хозяина арены. Не принято это как-то, просто исторически так сложилось, что на «домашнюю» команду и смотрят иначе, и свистят реже.

Погода радовала: солнечно, тепло, но