что весна подходит к концу и пора заканчивать размножаться. Деревья мужали. Встречались толстые березы двадцати метров росту; сквозь частокол белых и серых стволов можно было увидеть могучие пагоды темно-зеленых елей, украшенных светло-салатными кисточками. Подлесок редел. Мягкий, изумрудный мох сменял буйные травы. На нем, словно причудливая инкрустация, лежали черные сосновые шишки. Город смолкал за спиной. Смолкали и ребячьи речи. Невольно приходили думы про злых волков и медведей. Однажды мы с Китычем встретили даже молодую красивую ведьму. Она гуляла с овчаркой и ей не понравилось, как дерзко мы на нее посмотрели. Через пять минут мы сидели с Китом на дереве, поджимая ноги – это когда овчарка пыталась до них допрыгнуть, а ведьма умирала от хохота.

– Называется, дай бабам власть, – сказал Китыч, когда ведьма ушла, а мы спустились на землю. – Так батя мой говорит.

Я про себя тогда подумал: можно и дать. Только без собаки.

Милый, родной мой лес. Его пощадил генеральный план развития города, он теперь вырос вполне и местами даже одряхлел. Я много повидал на своем веку видов – от полярного круга до экватора, от Ирландского моря до Японии и Калифорнии, но мой родной лес всегда оставался для меня самым красивым, самым заветным местом на земле.

Глава 7. Девчонки

Бесстыжие и нахальные девчонки сопровождали меня всю жизнь. Еще в детском садике я воевал с черноглазой и черноволосой бестией по имени Алла из-за ночного горшка – до слез, до драки. Горшок был как горшок, а вот однако же… Нянечки разнимали нас, родители вечером стыдили, поставив лицом к лицу, уговаривали не ссориться – тщетно. Нас заклинило. Горшки, насколько я помню, стояли в отдельном помещении, их было не меньше дюжины, но мы с Аллой умудрялись находить свой единственный и за обладание им бились насмерть. Похоже, это была моя первая любовь. Такая же бестолковая и горячая, как и все остальные. С девчонками у меня всегда было непросто.

Какие-то они были… дуры. Нет, правда. Ты с ними, как с равными, по-хорошему, по-честному, а они возьмут, да наябедничают учительнице, или родителям, да еще с удовольствием! Вот это уже совсем не укладывалось в голове. Один раз мы даже чуть было не приняли в отряд двух девчонок из нашего класса. Они умело делали вид, что им нравится романтика подвалов и крыш, что они умеют хранить тайну и мечтают, как и мы, совершить подвиг… И вдруг обнаружилось, что они просто влюблены в Бобрика и ради него терпят всю эту дурацкую повинность! Прокололись предательницы чисто девчачьим образом – оставили в секретном шпионском тайнике записку. А в ней – телячьи нежности про какие-то там необыкновенные глаза и прочая мура, стыдно пересказывать. Представляю, что подумал бы шпион Джон, если б первый обнаружил записку! Что в КГБ решили над ним поиздеваться?! Вообще-то тайник обычно проверял Бобрик, но случайно Матильда первый засунул руку в норку, прокопанную в песке, тут все и вылезло… Бобрика я отчитал перед всем отрядом за моральную распущенность, за потерю бдительности, а девчонок мы с позором выгнали, только они тут же наплели взрослым, что мы бандиты и дураки, и бегаем по подвалам с ножами и бомбами, и хотим взорвать дом. После этого, на собрании отряда, мы приняли Постановление, что девочки являются низшей расой и не подлежат мобилизации в наши ряды.

Девчонки не особенно и жаждали быть мобилизованными. Они жили в своем мире и нам туда вход был запрещен.

Как-то раз я обнаружил дневник своей старшей сестры, которая училась в пятом классе.

…Толстая клеенчатая тетрадь с наклеенной переводной картинкой какой-то птицы, была неумело и наспех запрятана между учебников. Переводные картинки (кажется, в основном из ГДР) тогда были в моде; ими украшен был каждый второй портфель в школе. Больше всего было Гойко Митичей, но это у пацанов, у девчонок – смешные мультяшные рожицы, красавицы, цветочки… Сразу видно было, что дневник выполнен в некоем каноне. Засохшие цветы между страницами, рисунки прекрасных женских профилей под копирку, простодушно-сентиментальные стихи неизвестных авторов про несчастную любовь, которые кочевали из одной тетрадки в другую; мудрые изречения, вроде: «Мы в ответе за тех, кого приучили»; выспренные исповеди безымянного сердца; тексты популярных дворовых песен – это был целый девчачий мир той поры, скрытый от школы и родителей, своеобразный интернет, который передавался из рук в руки. Там устанавливались некие эстетические и моральные нормы девчачьего мировоззрения, там хранились тайны, которые открывались по первому зову, там девичье сердце могло найти долгожданное понимание и отраду. Ничего подобного у пацанов не было. И слава Богу!

Я полистал тетрадь без всяких угрызений совести и отбросил ее с отвращением. Чуждый мир!

Тут надо оговориться, что сексуальное воспитание на Народной улице в те времена могло покалечить даже самую здоровую нравственно и психически натуру! Начнем с того, что в моей семье тема была под полным запретом. Как-то я спросил отца, который покойно лежал на диване с газетой, что такое любовь. Надо было его видеть.

– Зачем тебе? – спросил он испуганно.

– Так… все говорят.

Отец сел, беспомощно огляделся, отыскивая ногами тапочки на полу, сложил газету. Он был в полном смятении. Интересно, что я предвидел нечто подобное и поэтому догадался не спрашивать его про то, откуда берутся дети. Слово любовь мы все слышали по сто раз на дню.

– Ну вот, предположим, есть у вас в классе девочка…

– Ну, есть…

– Ну, не знаю, как объяснить! – отец откинул газету и вскочил. – Когда вырастишь – сам поймешь!

– Пап, я хотел только…

– Нельзя. Потом, потом! Ты уроки уже выучил? Да? Что-то я не видел.

В школе господствовала официальная концепция, что дети появляются ниоткуда и непонятно как. Вообще, сам интерес к этой теме считался признаком опасной психической болезни. Особо любопытные могли получить клеймо неполноценных. И доказывай потом, что ты мечтаешь стать космонавтом!

Другое дело во дворе. Благодаря нашему незаменимому просветителю темных сторон бытия – Пончику, мы уже в первом классе рассматривали на скамейке цветные шведские порно-журналы. Откуда их брал Пончик, до сих пор не могу понять. Столпившись в круг, сопя и тихо переругиваясь, мы рассматривали очередную шведскую вагину широко раскрытыми глазами и в наших мозгах и душах медленно и неуклонно происходила некая химическая реакция преждевременного взросления с неизбежными в дальнейшими осложнениями. Дивный детский мир стремительно становился падшим. Это когда ты смотришь на строгую небожительницу Валентину Сергеевну, которая взволнованно рассказывает о подвигах мальчишек-партизан