Кинг был склонен согласиться с нею, Шеридан пожал плечами.

— Сейчас, когда вы вернулись, моя дорогая Сара, — сказал он, — вы можете возродить их интерес к трагедии и показать, что они предпочитают вас, а не маленькую Джордан.

— Их не потребуется уговаривать слишком долго. Но публика настаивала на своем — она ясно дала

понять, что ей нужен смех, а не слезы.

— Если они хотят смеяться, — сказала Сара, — я готова сыграть какую-нибудь из своих легких ролей. Я сыграю Порцию. Она им всегда нравилась.

Но как ни была Сара великолепна, как ни было прекрасно ее лицо — фигура ее пострадала от беременностей, к тому же она всегда была громоздка, — как бы ни завораживал ее голос, в ней не было мальчишеского озорства Дороти Джордан, и публика продолжала ломиться именно на спектакли Дороти.

Даже Кинг вынужден был признать, что театру нужны деньги, и «Сорванец» стал признанным дивертисментом. Принц Уэльский смотрел его дважды в неделю. Его сопровождала миссис Фицгерберт, и они сидели в своей ложе, смеясь и аплодируя. Критик писал в «Морнинг Пост»: «Сорванец» обязан своим успехом исключительно миссис Джордан, ее вдохновенному исполнению, и следует признать, что мы не видели более совершенной игры в ролях подобного плана. Поэтому не вызывает сомнения, что этот маленький смешной дивертисмент будет нравиться публике, несмотря на разборчивость некоторых критиков, которые из опасения показаться вульгарными, не могут смеяться от души».

Нет, ее власть слишком велика, чтобы кто-то мог ей помешать. Она может дать людям то, чего они хотят и за что готовы платить, и ни придирчивые критики, ни завистливая актриса не остановят ее. «Мадам Сара должна понять, что свет не сошелся на ней клином и что она не единственная актриса на сцене», — торжествующе отметила Грейс. Дороти улыбнулась ей с благодарностью. Какое счастье, что у нее такая любящая и заботливая мама!

Однажды утром, когда Дороти еще спала, — накануне она поздно вернулась из театра — Грейс вошла к ней в комнату, глаза ее горели от возбуждения. Она села к Дороти на кровать и закричала:

— Как тебе это нравится? Георг Инчболд в Лондоне. Он приехал вчера вечером. Не сомневайся, сегодня он заявится к нам.

Дороти поморщилась.

— Ну и что с того?

— Что с того? Он приехал повидать тебя, не сомневайся.

— Я не умираю от желания его видеть. Грейс, которая все понимала, рассмеялась.

— Он не стал бы проделывать такого путешествия просто так, — она слегка хитрила, — и я не удивлюсь, если он сделает тебе предложение.

— Не знаю, какое предложение он может мне сделать. Он не владелец театра, да и что может быть лучше Друри-Лейн? Разве что Ковент-Гарден? Но я слышала, что Гаррис собирается пригласить туда миссис Браун играть в «Деревенской девушке».

— Старый болван, — воскликнула Грейс. — Лондон ее никогда не примет. К тому же она слишком стара.

— Она очень славная артистка. И ты должна помнить, как я часто смотрела на нее в роли Пегги.

— Она сделает большую глупость, если согласится, а Гаррис — болван, что приглашает. Против тебя у нее нет никаких шансов! Встань, пожалуйста, надень что-нибудь нарядное, а Эстер тебя причешет. Я абсолютно уверена, что Георг скоро появится.

— Успею, когда появится. И Грейс согласилась.

«Господи», — думала Дороти, она надеется, что он приехал сделать мне предложение и что я готова его принять! Неужели она думает, что у меня совсем нет гордости? К сожалению, я уверена, что моя дорогая мама считает все не существенным по сравнению с удачным замужеством. Действительно удачным! Он готов жениться на двенадцати фунтах в неделю и практически сделанной блестящей театральной карьере. Тридцать шиллингов в неделю и полная неопределенность его не устраивали».

Вошла Эстер.

— Тебе помочь одеться, Долл?

— Спасибо. Я чувствую себя очень важной с собственной горничной!

— Ты и должна. Что бы мы без тебя делали? Ты ведь знаешь, я счастлива, когда могу быть полезной тебе.

— Дорогая старушка Эстер! Я только что думала о том, как мне повезло с вами. Я так счастлива в своей семье! И зачем нам нужен этот сомнительный господин?

— Георг всегда был предусмотрительным, и ты это знаешь.

— А мама так беспокоится по поводу моего замужества, что готова выдать меня за него.

— Ты ведь знаешь, какая она. Она волнуется, ей кажется, что тебя всюду подстерегают опасности. Какое платье ты наденешь?

— Голубое. Замужем можно оказаться в еще большей опасности, если у тебя есть дети, которых надо кормить.

— Ты никогда не объяснишь этого маме. Кроме того, ей нужна респектабельность.

— Наверное, это покажется тебе странным, но и мне самой она тоже нужна. Я думаю, в этом виноват Дэйли.

— Не думай об этом.

— Я и не думаю. Но когда Сиддонс шествует по театру, уверенная в своей гениальности, в том, что она — лучшая трагическая актриса, довольная своим маленьким, кротким мужем и детьми, своей безупречной репутацией, признаюсь, я ей слегка завидую.

— Ради Бога, Долл, еще не хватает только, чтобы и ты начала завидовать! И без тебя кругом достаточно завистников!

— Пойми, у меня есть Фанни, и... она незаконнорожденная. Это помеха для ребенка. О, да, мне было бы легче, будь я замужней женщиной.

— Значит ли это, что ты собираешься принять предложение Георга?

Дороти грустно улыбнулась.

— Нет, я не думаю, что ты его примешь, — сказала Эстер твердо.

«Похоже, что ей что-то известно про Ричарда, — думала Дороти. — Впрочем, скоро все узнают: она решила, что у нее должно хватить сил и на карьеру, и на семью».

Георг шумно приветствовал ее.

— Боже мой, Дороти, вы стали еще прекраснее!

— Спасибо. Это лондонский воздух, его заслуга.

— Успех, — бормотал Георг, — я всегда знал, что вас ждет успех, Дороти. На вас это было написано!

— Вы действительно всегда это знали, Георг? Я помню времена, когда вы очень серьезно были озабочены возможными трудностями актерской карьеры.

— Это действительно удел многих артистов, Дороти, но не ваш, вы — исключение.

— Я всегда была честолюбива.

— Это должно быть восхитительно, когда о тебе говорит весь Лондон, и тебе приходится играть перед королевской семьей! Действительно чудесно! Но не забудьте, в жизни есть не только это... Любовь, супружество...

— Я помню об этом, Георг, — ответила она мягко. Он попытался взять ее за руку, но она отдернула ее.

— Я знаю, вы все та же Дороти, которая играла у Уилкинсона.

— Ошибаетесь, Георг. Я изменилась. Мы все изменились. И вы тоже, и вы это знаете. Мне кажется, сейчас вы по-другому смотрите на некоторые вещи.