— Зачем копают? — опять встрял в разговор не в меру любопытный Тараев.

— Не перебивай, сейчас сам все поймешь. Так вот, до выпуска из училища остается ровно двенадцать часов, а мы — три давних дружка — копаем яму. Форма на нас старенькая, но чистая. Сапоги яловые в последний раз надраили. Лопата всего одна. Один копает, второй подсвечивает зажигалкой, третий сечет за главной аллеей, которая режет все училище пополам. Звезды, тишина и прочая романтика. Копаем час, второй, яма уже полтора метра в глубину. Наконец-то штык обо что-то лязгнул. Отбросили мы лопату в сторону, стали копать руками и какими-то палками. Устали, перепачкались, но все равно шли к цели… — Командир вдруг замолк, приподнял солнцезащитные очки и присмотрелся к обширной поляне, появившейся прямо по курсу.

Дабы лишний раз не рисковать, он отклонил ручку управления влево и повел машину в обход открытой местности.

— Рассказывай, Алексеич! — заявил бортач и нетерпеливо дернул его за рукав. — Для чего вы яму-то копали?! Какая связь между ней и алкоголем?

— Прямая. Слушайте дальше. Последние сантиметры копаем руками, грязные, измученные, но не сдаемся. Наконец-то победа! Осторожно вынимаем нашу реликвию — бутылку водки четырехлетней выдержки. Сели на край ямы, откупорили и пустили по кругу. Вы не представляете, товарищи, какой это был кайф!

— Но как она туда попала?! — спросил Равиль и аж подпрыгнул на сиденье. — Каким чудом бутылка оказалась на глубине полутора метров?!

— Все просто, — проговорил Николай и по-доброму улыбнулся. — Когда были зелеными первокурсниками, наскребли мелочи, перелезли втихаря через забор и купили в магазине эту бутылку. То ли день рождения чей-то хотели отметить, то ли праздник какой — сейчас уж и не вспомню. После отбоя закрылись в каптерке, расстелили газету «Красная звезда» в качестве скатерки, разложили на ней закуску из трех кусков хлеба. Вдруг ключик в замочной скважине хрусть. Открывается дверь, на пороге возникает командир роты.

— Неужто влетели?!

— По полной программе. Взгрел он нас для начала в той же каптерке, объявил по пять нарядов.

Гусенко подпалил сигарету и сказал:

— Пять нарядов?! Это вы легко отделались!

— Так мы ж трезвые были, даже откупорить бутылку не успели. А за попытку, как известно, наказывают не так строго. Ну вот. Ротный зачитал нам приговор, подхватил бутылку, выдал три лопаты и повел к тому злосчастному узкому газону между плацем и тротуаром. Пригнал, показал место и приказал рыть могилу для нашей водки. Мы сначала думали, что он шутит, копнули раза по три-четыре. А ротный как рявкнет: «Или роете настоящую могилу, глубиной метр восемьдесят, или до Нового года будете ходить по нарядам!» Пришлось рыть.

— Так и закопали? — Тараев округлил глаза.

— Так ведь деваться-то нам было некуда. Мы ее не просто закопали, а торжественно похоронили! На первом курсе с непривычки и так ни черта не высыпались, а если через сутки ходить по нарядам, то вообще превратишься в зомби. А ведь надо было еще учиться, готовиться к сессии.

— Да, так и есть, — согласился Михаил, окончивший это же училище на несколько лет позже. — Значит, перед выпуском вы решили откопать реликвию?

— Вот именно, реликвию. После похорон той бутылки ротный отпустил нас помыться перед сном. Мы, мертвые от усталости, смывали с себя грязь и клялись друг другу, что, перед тем как поменяем курсантскую форму на офицерскую, непременно откопаем нашу бутылочку и разопьем. Четыре года проучились и не забывали о той клятве. Время шло, выпуск приближался, а возможности исполнить замысел все не было — полеты, экзамены, отпуска, просто нет времени. В последнюю ночь решились. Откопали. Уселись на краю ямы. Откупорили. Пустили по кругу. Из закуски — пара сигарет. И вот я что я вам скажу, парни: не было в моей жизни лучше напитка, чем та водка.

— Двадцать семь — сто двадцать, я «Восторг», — послышался голос руководителя полетов.

Карбанов поправил микрофон гарнитуры.

— «Восторг», я двадцать семь — сто двадцать. Слышу вас хорошо.

— Ваше место?

— Пятнадцать километров северо-западнее точки.

— Понял. Разрешаю подход на высоте сто пятьдесят метров. Давление семьсот сорок девять, запятая шесть.

— Вас понял. Семьсот сорок девять, запятая шесть. Подход на высоте сто пятьдесят разрешен.

«Восьмерка» приземлилась в центре площадки, подрулила к ее краю и замерла на стоянке, обозначенной флажками. Двигатели смолкли. Пока лопасти по инерции описывали круги, от ближайшего домика подошли техники. Один из них постучал по левому борту пилотской кабины.

Командир сдвинул назад блистер и спросил:

— Есть новости?

— Есть. Тебя, Алексеич, Баладу вызывает.

— А чего он хотел-то?

— Не знаю.

— Ясно. Что с ремонтом сто четырнадцатого?

— Закончили. Экипаж Доглина произвел пробный запуск. Все в норме. Борт заправлен и готов к вылету.

— Молодцы. Спасибо вам.

Члены экипажа собрали вещички, покинули вертолет и направились в жилую зону. Время было обеденное, поэтому второй пилот с борттехником решили сразу зайти в столовую.

— На тебя что-нибудь взять? — спросил Михаил у командира.

Тот пожал плечами и ответил:

— Нет, пожалуй. Понятия не имею, чего от меня хочет Баладу и насколько я у него зависну. Как освобожусь, сам возьму, поем горяченького.

Командир базы подполковник Ува Баладу был кадровым офицером. Военное образование он получал в одном из российских высших командных училищ, поэтому нормальный русский язык знал на твердую четверку, а мат — на пять с плюсом, как и положено. Годков ему было чуть за тридцать. Рослый, тощий, немного сутуловатый, с короткими курчавыми волосами и довольно приятным открытым лицом.

Отучившись в России, Ува вернулся на родину, получил взвод национальных гвардейцев, а через год уже командовал ротой. С началом гражданской войны он показал себя грамотным, смелым и преданным законному правительству офицером. По-этому Баладу стремительно двигался по карьерной лестнице. Он стал начальником штаба батальона, а затем и его командиром.

Со своими соплеменниками подполковник был краток, строг, а подчас и жесток. Другого способа поддерживать дисциплину в местной армии он не знал. Русских коллег Баладу уважал и общался с ними всегда по-дружески, не вспоминая о званиях, должностях и субординации.

Став командиром базы, он довольно быстро вник в особенности работы госпиталя и транспортной авиации, наладил безупречную охрану, снабжение и сносный быт. Надо сказать, что за время учебы в далекой и холодной России Ува постиг тамошний дзен и глубину загадочной русской души. Он очень уважал простую водку под соленые огурчики и сибирские пельмени.

Как человек Баладу был весьма приятен, добр, беззлобен, молчалив и надежен.