Поэтому на мне лежали обязанности по дому,

а еще приходилось присматривать

за младшим братом Тони.

Я была намного крупнее, чем он. Когда мне исполнилось двенадцать лет, мой рост составлял 178 см, и я считалась самым высоким ребенком в классе, опережая даже мальчиков. Тони был тощим, как цыпленок, и ребятам, жившим по соседству, нравилось шпынять его.

Как-то днем, после школы, я читала книгу во дворе перед домом, когда из школы вернулся плачущий Тони.

– Херби Хейген ударил меня и сказал, что завтра снова мне врежет, – сказал он.

Я встала, продолжая читать книгу.

– Где Херби?

– Там, в конце улицы, – ответил он, всхлипывая.

– Ок, пошли.

Тони взял меня за руку и повел, чтобы я могла читать на ходу, не спотыкаясь о тротуар. Когда мы подошли к Херби, он остановился, а я опустила книгу. Свободной рукой я двинула ему в нос кулаком.

– Только попробуй тронь его еще раз! – сказала я Херби и снова поднесла книгу к лицу. Тони взял меня за руку и повел обратно к дому. Сначала я подумала ударить хулигана книгой, вероятно, так вышло бы больнее, но не хотелось портить ее из-за Херби Хейгена. К тому же это была библиотечная книга, и придирчивая библиотекарша могла оштрафовать меня, если бы я вернула ее с пятнами крови.

Мне также вменялось следить за порядком в доме, хотя у меня это не слишком хорошо получалось: вероятно, потому, что большую часть времени после школы я проводила за чтением. Любимой фразой мамы в течение дня было: «Как насчет того, чтобы протереть пыль?» А вечером я слышала «Ты испортишь себе глаза», так как она бессчетное количество раз твердила мне, чтобы я выключила свет и легла спать. И я всегда покорно подчинялась ей, ведь у меня был тайный запас фонариков, чтобы читать под одеялом.

За несколько недель до Рождества 1941 года я решила дать маме отдохнуть и протереть наконец пыль. Начала я с ее спальни, включив радио, чтобы заодно послушать музыку. Вдруг музыка резко прервалась. Диктор очень серьезным голосом стал зачитывать сообщение об атаке на Перл-Харбор. Я побежала вниз, чтобы всем рассказать. Я осознавала, что этот момент изменит нашу жизнь, но не догадывалась насколько.

За каких-то несколько недель наш мир рухнул. Отца призвали на службу в морской флот, а мать начала работать на военно-морском складе в порту Окленда, где была помощницей адмирала Честера Уильяма Нимица.

До того как отец явился на службу, он работал уполномоченным по гражданской обороне в Ист-Бей. Каждый раз, когда начинали завывать сирены или действовала светомаскировка, он дотошно проверял, чтобы в доме был выключен весь свет. Затем все мы дружно спускались в подвал, который я люто ненавидела: помимо кромешной тьмы, там было еще полно мышей, и дохлых, и живых. На этот случай в подвале стояла пара мышеловок, напоминавших по форме капсулу, но все равно заходить туда было неприятно. Как-то раз моя косичка застряла в этом мышином склепе, и отец отказался включать свет, чтобы я могла вынуть оттуда волосы. После этого каждый раз, когда завывали сирены и нам нужно было бежать вниз, я умоляла родителей остаться наверху, но все было напрасно.

В то время буквально все выдавалось в пайках, от мяса до одежды. Бумаги тоже было мало, а это означало, что новые книги почти не выпускались. Но я не сильно расстраивалась, читая то, что находила. Главное, чтобы это была настоящая книга, и не важно – старая или новая, читала ли я ее прежде или нет.

Мои обязанности по дому утроились, но в промежутках между уборкой и заботой о младшем брате, я все равно ухитрялась проводить большую часть дня, уткнувшись в книгу. Все было неопределенным.

Мы не знали, какое будущее ждет нас:

может быть, вражеские самолеты разбомбят

всю территорию в районе залива Сан-Франциско,

а может, нам придется учиться говорить по-немецки или по-японски.

В конце концов, спустя четыре долгих года, война закончилась, но жизнь наша изменилась мало. Родители продолжали работать целый день, а я читала и старалась не забывать время от времени протирать пыль.

***

На протяжении трех лет я посещала католическую школу ордена Святой Урсулы для девочек в городе Санта-Роза. Там же я подрабатывала в местной библиотеке, состоявшей всего из одной крошечной комнаты. Но я не могла поверить своему счастью. Это была лучшая работа в мире. В библиотеке никто никогда бы не сказал мне, что я слишком много читаю. Настоятельница монастыря тоже любила книги. Когда она заходила в библиотеку, то всегда здоровалась со мной. Потом она брала книгу и начинала тереть рукой обложку, словно гладила кошку. «Это хорошая книга», – говорила она, продолжая поглаживать ее.

В библиотеке монахини загружали нас работой под завязку, поэтому у меня было не так много времени для чтения. По крайней мере один раз в день мы должны были прогуливаться по круговой подъездной аллее перед школой, произнося при этом вслух молитвы. Закончив, мы могли еще погулять. Так и поступало большинство девочек, чтобы максимально оттянуть время выполнения домашних заданий. Я тоже оставалась на улице, но по другой причине: здесь я могла почитать. Ведь я вполне могла делать это на ходу благодаря Тони и тем временам, когда я защищала его от соседских забияк. В результате я спокойно ходила по кругу с другими девочками и при этом читала.

После школы я закончила курсы Калифорнийского университета в Беркли. При этом я подрабатывала в университетской Восточно-Азиатской библиотеке. И даже несмотря на то, что там я совсем не могла читать, это не имело никакого значения. Я работала в библиотеке, в окружении книг. Чего еще можно было желать?

В какой-то момент я начала тусоваться с группой ребят, которые считали себя «поколением битников». Среди них был и Морт Сал, ставший впоследствии знаменитым комедийным актером и политическим сатириком. Все мы обычно проводили время у Трокмортон-холл на Шэттак-авеню. Там я познакомилась со студентом магистратуры, и мы влюбились друг в друга. Люди любыми способами пытались задвинуть воспоминания об ужасах Второй мировой войны в прошлое. А это значило, что нужно было уверенно смотреть в будущее. Мы подумали, что нет причин для того, чтобы откладывать свадьбу, и в итоге спустя год после нашей первой встречи я стала женой честолюбивого профессора философии. Мы сняли маленькую квартирку неподалеку от кампуса, по адресу 2214 А, Карлтон-стрит. Плата составляла всего тридцать семь долларов в месяц, но при условии, что мы будем ухаживать за котом по кличке 22 – сокращенный адрес дома. Мы знали, что вскоре уедем в Англию, так как мой муж собирался учиться в Кембриджском университете. Но я, конечно же, скучала по тем временам, когда жила в Пидмонте в окружении животных, поэтому была очень рада этому коту.

Мы уехали в Англию в 1952 году и выбрали местом проживания Конингтон, маленькую деревушку, граничащую с Кембриджем. Первый шок мы испытали, когда увидели не убранные со времен войны обломки бомб. Большая часть страны еще напоминала военную зону. Я уже знала, что такое строгая экономия – от мяса и яиц до топлива и одежды? ведь мне приходилось помогать родителям вести хозяйство в схожих условиях в Калифорнии.