выделить ее среди тысяч других. Она сидит на веранде с Софией, все еще в моей рубашке. Ее длинные ноги вытянуты перед собой, впитывая последние послеполуденные лучи. Незнакомое ощущение поселяется в моей груди. Я хочу, чтобы эти ноги обвились вокруг меня, когда зайдет солнце сегодня вечером, и снова первым делом завтра, и на следующий день, и на следующий…

Джозеп подходит, чтобы встать перед столом.

— Ты собираешься рассказать ей о Петрове?

— Еще нет.

Джозеп выгибает брови, глядя на меня. Он слышал яростные протесты Ив в самолете. У него было место в первом ряду. Она больше не хочет, чтобы ее держали в неведении, но у нее нет выбора. Единственный способ справиться с моей виной — это оградить ее от правды о нашей операции до тех пор, пока я не разберусь с этим должным образом.

— Я серьезно, Джозеп. Держи рот на замке, пока я не скажу иначе.

— Это твой выбор, — пожимает он плечами.

Чертовски верно. Джозеп этого не одобряет, но решения здесь принимаю я, а не он.

— Если мы закончили, тогда я возвращаюсь на базу, — он направляется к двери. — Увидимся завтра.

Есть еще одна вещь, но это может подождать. Разоблачение Иванова требует поездки в Бухарест. Для путешествия туда нужна подготовка и база, команда, высланная заранее, конспиративные квартиры и подкупленные чиновники. Список является исчерпывающим, но необходимым. Я не могу показываться в Румынии больше, чем в США. Одно отличие. В Восточной Европе решают деньги. Моя анонимность там имеет свою цену, которую я готов заплатить.

Тишина повисает в моем кабинете. Долгое время я сижу и смотрю на океан. В эти дни я стараюсь не думать слишком много о чем-то другом, кроме Ив. Мысли приходят с опасными оговорками, такими как сожаление. Трещины от моих кошмаров, эти маленькие бреши в моей защите, начинают проникать в мою повседневность, и мне нужно подвести итоги и перестроиться.

Но сегодня я не могу остановить это. Нахождение рядом с Ив всегда делает все более четким. Неохотно я думаю о маленькой девочке, которую подвел. О семье, которая предала меня. О причинах и следствиях. О преступлениях, которые совершил. Но больше всего думаю о прекрасном темноволосом ангеле, который так отчаянно хочет предложить мне спасение, которое я никогда не смогу найти.

Глава 10

Ив

— Что бы ни случилось… какая бы печаль ни наполняла ваше сердце, вы не должны винить себя в его смерти, сеньорита.

Я смотрю в мягкие карие глаза Софии и ловлю себя на том, что хочу верить ей всем сердцем, но в то же время чувствую, как мертвый груз давит на мои легкие. В своей собственной милой манере она заставляет меня противостоять боли, которую я сдерживала, точно так же, как присутствие Данте заставляет меня противостоять своей совести.

Не могу перестать думать о Мануэле и о том, как он умер, сраженный градом пуль. Наш друг и мой телохранитель умер насильственной смертью, защищая мою жизнь, и это первый раз, когда мне разрешили поговорить о нем.

Было ли тело возвращено его родителям в Колумбию?

Был ли он оплакан?

— Я могла бы остановить это, София. Если бы только я поняла это раньше. Я могла бы помешать Эмилио открыть ту дверь… — я заканчиваю рыданием, не в силах больше сдерживать свои слезы.

— Нет, нет, тише, моя принцесса, — София выглядит опустошенной из-за того, что вызвала во мне такое горе. Она придвигает свой стул ближе и берет мои руки в свои. — Мануэль не был мальчиком, сеньорита. Он был мужчиной, который сделал свой выбор. Он решил работать с сеньором Данте и пойти на риск. Для него было такой честью, что ему поручили заботу о вас… Единственной большой любви его начальника…

— Данте меня не любит, — говорю я быстро.

Она смеется, как будто я сказала что-то безумное.

— То, что мужчина хранит в своем сердце, и то, что он предпочитает раскрывать, не всегда… как вы говорите по-английски… синхронизировано?

— Нет, не любит, София. Я ничего не выдумываю.

Ее улыбка начинает угасать.

— Как вы можете быть так уверена?

Он не знает как.

— София! — резкость в голосе Данте заставляет нас обоих вздрогнуть.

Он входит на веранду, его карие глаза суровы и безжалостны. Его не было несколько часов. На его лице появилась пустота, которой раньше не было. Я смотрю, как он оценивает наши объятия, мой измученный вид, черные дорожки от слез с примесью туши на моих щеках. Он осушает напиток, который держит в руке, одним глотком.

— Оставь нас, — говорит он Софии, его взгляд все еще прикован ко мне. Она вскакивает на ноги и бросает на меня раскаивающийся взгляд. — Сейчас, София…

Холодное спокойствие. Смертоносное. Этот тон, от которого у меня мурашки бегут по спине, и не в хорошем смысле. Она уходит прежде, чем я успеваю сделать еще один вдох.

Подойдя ближе, Данте останавливается, глядя на меня сверху вниз без тени сочувствия на своем красивом лице.

— Почему ты плачешь?

— Мне было грустно.

Я провожу рукой по мокрым щекам, взбешенная отсутствием у него сострадания. Потом я вспоминаю, что он Данте Сантьяго. Он не знаком с подобными сантиментами.

— Тебе не понравился дом?

— Я влюблена в него.

— Тогда что? Что, черт возьми, тебя расстроило?

Он это серьезно?

— Мы не можем все быть лишены эмоций, как ты, Данте, — говорю я сердито. — Мы не все машины для убийства с вынутым чипом сожаления и разбитым вдребезги.

— Ты хочешь сказать мне, что сожалеешь о том, что застрелила моего брата?

— Да! Нет! Я не знаю! Я была воспитана в убеждении, что отнимать жизнь ― неправильно, но если бы я не нажала на курок, он бы отнял твою у меня. Я в замешательстве. Моя жизнь больше не имеет для меня смысла. Я все еще пытаюсь разобраться во всем этом, — я опускаю голову в знак поражения. — В любом случае, мы говорили не о нем… Я была расстроена из-за Мануэля.

— Мануэль? Ты льешь слезы из-за какого-то гребаного телохранителя?

— Он был моим другом!

Данте с грохотом опирается руками на подлокотники моего кресла, снова удерживая меня в ловушке. Наши лица всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Я чувствую кисло-сладкий запах бурбона в его дыхании.

— Это все, кем он был для тебя, мой ангел? — мягко говорит он. — Вы провели довольно много времени вместе. Есть что-то, чего ты мне не говоришь?

Я смотрю на его лицо и вижу только тень. Темную пугающую