Сегодня ответ на это я не узнаю.

Выражение его лица — стальная решимость, когда он расстегивает ремень. Его глаза блестят от возбуждения. Он собирается показать мне, насколько испорченным он стал за последние несколько месяцев.

— На живот, — приказывает он хриплым от вожделения голосом.

Дрожа, я делаю, как Данте говорит, и отворачиваюсь, чтобы сквозь спутанную паутину своих волос наблюдать за тем, как он раздевается. Его взгляд прикован к моей голой заднице, пока он расстегивает рубашку и стягивает джинсы. На нем нет нижнего белья, и мой желудок сжимается, когда я вижу, что меня ждет. Я не могу перестать пялиться. Я брала его член снова и снова, но меня все еще шокирует, как что-то такое большое может поместиться в моем теле.

— Тебе понравилось кончать мне на пальцы, Ив?

Я отчаянно киваю, когда он наклоняется и прижимается теплыми губами к впадинке на моей спине.

— Такая гладкая, такая бледная, идеальное прикрытие для всех моих грехов…

От его слов по мне пробегает волна беспокойства. Данте наклоняется, чтобы поднять что-то с пола. Я наклоняю голову и вижу вспышку коричневой кожи в его руке. Внезапно его намерения становятся ясны.

— Нет! — кричу я, пытаясь отодвинуться, испытывая отвращение при мысли, что он будет бить меня ремнем, когда в таком настроении. — Ты не используешь эту штуку на мне, Данте! Не так, не сейчас.

Он хватает меня за запястье и притягивает к себе.

— Ты не можешь устанавливать здесь правила, mi alma.

— Что с тобой, черт побери, не так?

— Ты никогда не захочешь услышать на это ответ.

Он снова переворачивает меня на живот и садится верхом на мои бедра. Чувствую его твердую руку между лопаток, он вдавливает меня все глубже и глубже в матрас.

— Уступи мне, Ив. Перестань сопротивляться этому.

— Будь ты проклят!

Слезы безнадежной ярости начинают затуманивать мое зрение. Его дыхание становится все более и более затрудненным, но я чувствую, что это не от напряжения. Моя борьба только сильнее возбуждает его.

Я уже отдала ему так много себя. Почему этого недостаточно?

Сильная рука исчезает с моей спины, когда он поднимается на колени. Я готовлю себя к тому, что грядет.

Удар.

Треск кожи толкает все мое тело вперед. Наступает момент изысканного блаженства, прежде чем обжигающее жало ударяет с невообразимой силой. Я сжимаю пальцами простыню и еще сильнее впечатываю лицо в матрас, чтобы заглушить свои крики.

Я ни за что не доставлю ему такого удовольствия.

Вся моя задница горит, но в то же время я чувствую, как внутри все сжимается от чего-то неожиданного и необходимого, совсем как в тот первый раз, когда он выпорол меня много месяцев назад.

— Вдохни это, мой ангел, — слышу я его слова. — Ты даже не представляешь, как прекрасно ты сейчас выглядишь.

«Пошел ты, Данте! Пошел ты!»

Следуют еще четыре мучительных удара ремнем. Моя кожа содрана от основания позвоночника до верхней части бедер. Это агония и экстаз, и я ловлю себя на том, что ненавижу его с такой глубиной страстью, какой никогда раньше не испытывала. Как он смеет заставлять меня играть эту роль, чтобы удовлетворить какую-то извращенную часть себя?

«Как смеет какой-то части меня это нравиться?»

После пятого и последнего удара, Данте отбрасывает ремень и падает на кровать, но я не хочу, чтобы он был рядом со мной. Отклоняясь в сторону, я замахиваюсь ногами, чтобы оттолкнуть его, касаясь этой неподвижной стены мышц. Тогда у него хватает наглости начать смеяться надо мной.

— Остановись, Ив. Ты только сделаешь себе больно.

— Убирайся от меня к черту, больной ублюдок!

Я не могу видеть выражение его лица из-за слез, струящихся по моему лицу, но он быстро двигается, переворачивая меня на спину и швыряя выше на кровать. Данте раздвигает мои ноги и просовывает две большие ладони под мою пульсирующую задницу, заставляя меня вскрикнуть, когда опускается между ними на колени. Прежде чем я успеваю остановить его, он поднимает мои бедра к своему рту. Губами он обхватывает мой клитор, и сильно сосет.

— Дерьмо!

Удовольствие настолько сильное, что я не могу удержаться и выгибаюсь вверх, прижимаясь к его лицу, снова сжимаю простыни кулаками, когда он начинает уделять внимание каждой части моего влагалища. Кружит, дразнит, прикасается… засовывает большой палец внутрь меня, чтобы усилить ощущения.

— Я ненавижу тебя! — кричу, когда кончаю снова, мой оргазм посылает дрожь по всему телу, оставляя меня выжатой, незащищенной и искалеченной эмоциями. Мой пылающий зад — это якорь удовлетворения, которое охватывает все остальные части меня.

Он просто смеется и снова дразнит мой вход своим языком, медленно трахая меня, пока не вызывает еще один оргазм у моего изломанного тела, а затем еще один, и еще один.

Я едва замечаю, когда он переворачивает меня на спину и прижимает мои колени к груди, а затем начинает трахать меня. Вонзаясь в мое тело своими глубокими толчками. Я не сдаюсь до тех пор, пока при каждом движении вниз его пах не начинает тереться о мою обнаженную кожу.

— Это все, мой ангел, — внезапно стонет он, кончая, опускаясь на меня, его дыхание нагревает мой затылок, как печь.

Через мгновение он отстраняется и садится на кровать рядом со мной, обнимая меня за талию одной тяжелой рукой. Я тут же отталкиваю его и выпрыгиваю из кровати.

— Куда, черт возьми, ты теперь собралась? — рычит он.

У меня болит задница, а губы саднит. Я чувствую, как его семя стекает по внутренней стороне моих бедер. Нет ни единой частички меня, которая не чувствовала бы себя обиженной им сегодня вечером.

— Стоп-слово, — визжу я. — Каким, черт возьми, было мое стоп-слово, Данте?

Он подпирает голову рукой.

— Стоп-слово? — похоже, его это забавляет. — Ты путаешь эти отношения с каким-то эротическим сказочным романом, Ив. Я не твой доминант, а ты не моя сабмиссив. Когда я говорю перевернуться и принять все, что я тебе дам, ты делаешь это без вопросов. Потому что ты знаешь о последствиях, если откажешься… Кроме того, на самом деле ты не говорила мне остановиться.

— Говорила! Я…

А говорила ли?

— О, ты выкрикнула мое имя тысячу раз, но ни разу не попросил меня о пощаде, и должен ли я сказать тебе почему, мой ангел? — Данте поднимается с кровати и встает передо мной, одновременно великолепный и угрожающий в своей обнаженной мужественности. — Потому что в глубине твоей милой, невинной души, той, что принадлежит мне, я могу поставить все свои деньги на то, что тебе