Вот тварь.

Только не сейчас.

Одежда совсем прилипла к телу, и кеды промокли. Теперь даже в зонте не было уже никакого смысла. Вот в каком виде он её встретит — такой грязный и жалкий.

На обочине остановился таксист и стал кого-то ждать. Пусть это за Юлькой. Хватит уже мучений на сегодняшний день. Пусть Мира увидит его, но пройдёт мимо, как будто бы ничего — даже той улыбки — не было. Тогда он отправится на остановку, уже шмыгая носом, и будет долго, как обычно все его соседи по району, ждать маршрутки до Дальней. В пути, прислонившись головой к запотевшему стеклу, он напишет Лёхе и спросит, когда подруга его Юльки вернёт фотоаппарат. Вот и всё.

Из мыслей его вытащило то, что ещё один автобус бело-голубой расцветки, теперь уже с гербом университета, остановился рядом с такси. Открылась дверь, и все стали прыгать на тротуар; ускакала в ожидающую её машину белобрысая Юлька.

А Мира никуда не спешила: сказала водителю что-то, кивнула и вышла последней. Еле-еле разложила зонт, шатким движением перепрыгнула через лужу, поправила ремень дорожной сумки на плече и остановилась взглядом на входе в корпус.

Артём сделал ещё один шаг вперёд, и она шагнула ему навстречу.

11

— Ну ты пиши, — как бы извиняясь сказала Юлька и понеслась к выходу из университетского автобуса.

Таша кивнула строго и снова уселась на сиденье, чтобы не толкаться вместе с остальными, а просто подождать.

А Мира призналась себе в том, что все они ей за эти двадцать дней до жути надоели. С их вечным шумом, смехом и разговорами о том, о чём вообще не было смысла разговаривать. С их домашним вином, которое они доставали из сумок всякий раз, когда руководители практики закрывались на ночь у себя.

Они и вчера вечером, когда последний день раскопа остался за спиной, это сделали. Вернулись с посиделок у костра, поеденные комарами, и сели в общей комнате, уже чуть притихшие. Смысла оставаться здесь было всё меньше. Все они узнали, что Сретенская церковь построена на фундаменте начала тринадцатого века, и могли с чувством выполненного долга возвращаться в университет уже второкурсниками. Одна она узнала, укрепилась в мысли о том, что всё произошедшее в мае было сплошным обманом: замок ясно дал ей понять.

И вот уже завтра все соберут вещи, проводят взглядом асимметричные ворота из красного кирпича в окне автобуса и через пару часов будут в родном городе. Мира поплетётся на остановку, чтобы в тысячный раз сесть на расхлябанный автобус до Соринова и потом месяц с лишним, до самого сентября, искать поводы оттуда выбраться. А осенью ей, конечно, станет легче — надо только поменьше смотреть на программистов, которые ходят на физ-ру в корпусе гумфака.

И всё-таки, что бы там ни произошло между ней и замком в самом начале практики, нужно было посмотреть, как там он. Это был последний шанс увидеть, всё ли осталось как прежде. Мира молча выскользнула в коридор, прошла по темноте до скрипучей входной двери и оказалась на улице.

Чем привычнее становились тропинки городка Страхова, тем быстрее они оставались за спиной каждый раз, когда Мире нужно было куда-нибудь попасть. Казалось, уже через мгновения она шагнула в траву, чтобы подойти с другой стороны, там, где ей хотелось больше всего, и ещё через мгновения глыбой встал перед ней сам замок.

Она достала телефон и, хотя ничего уже не было видно, сфотографировала его. Всё равно ведь приглушить и забыть ничего не удастся. Что бы ни случилось — замок оставался дорог ей таким. Дальше он всплывал в голове уже ночью, на границе сна и яви — в тот миг, когда Мира обычно чувствовала, что падает с высоты, вздрагивала от страха и просыпалась в кровати. Только в ту ночь, открывая глаза, она всё ещё видела замок и улыбалась.

И теперь, сидя в университетском автобусе и дожидаясь, пока все выйдут, она тоже почувствовала, как в улыбке растягиваются губы.

Лил дождь, и Артём был весь мокрый. Прошло две или три секунды, прежде чем Мира окончательно поняла: он здесь, и ей ничего не показалось. Он здесь не случайно, а для того, чтобы её увидеть. Она не настолько обидела его, чтобы вот так, насовсем… и это правда? Может, хоть сколько-нибудь всё-таки обидела, но об этом теперь можно будет поговорить потом, когда появится время. А пока он был весь мокрый.

— На какую надо? — махнул он головой в сторону остановки, и его глаза блеснули в вечернем городском свете.

— Мне в Сориново, — ответила Мира исчезающим голосом, только и успев накрыть его зонтом.

Что мелькнуло в его глазах, она не различила. Артём взял её сумку, накинул ремень себе на плечо, и она вдруг ощутила другую свою руку, не занятую зонтом, в его руке. Идя к переходу, они всю дорогу молчали, стараясь не встречаться взглядами со случайными прохожими и не смотреть друг на друга. Зайдя под козырёк на той стороне дороги, где никого уже не было, они остановились. Нужно было что-то сказать.

— Пятидесятый или семнадцатый, — проговорила Мира. — Хотя, наверное, уже только пятидесятый.

— Я помню, — ответил Артём, хотя никогда не был у неё дома.

Они всё так же молча стояли на остановке, и Мира считала секунды до момента, когда решится убрать из его руки свою руку. Это было уже слишком. Но когда момент наступал, она назначала следующий такой же и принималась считать секунды уже до него. И снова, и снова, и снова.

Это длилось до тех пор, пока не подъехал, скрипя тормозами, пятидесятый. Тогда Артём всё-таки отпустил её руку, чтобы заплатить за проезд, а потом стать ещё ближе. Дээспэшный пол размокал под грязными ногами набившейся в автобус толпы — подумать только, на улице никого почти не было, откуда их всех понабрали?

Мире только и оставалось смотреть, как убегают вдаль, прощаясь с ней в заднем окне, огни центра. Чувствовать, как он стоит совсем рядом и тоже пытается придерживать дыхание. Оставалось терпеть чьи-то тычки в