Помахивал хвостом и смотрел презрительно, как бы насмехаясь. Можно подумать, знал Артёма и был в курсе, что тот думает о его хозяйке.

Да, это был её кот.

Это его фото она присылала, когда он что-нибудь творил или хотя бы принимал, уснув, забавную позу.

Артём скакнул чуть в сторону, взял торчащую в высокой траве длинную ветку и стал скрести ей по оконному стеклу. Сначала кот смотрел на него, как на глупца, а потом начал стучать лапами по стеклу, играя. Они играли до тех пор, пока не сдвинулась штора и не пришла, хихикая, Мира.

При виде Артёма улыбка сразу сползла с её лица, и оно застыло в глуповатом выражении, которое принимало всякий раз, когда она не знала, что делать дальше. Если Мира смотрела на него так, Артём вспоминал: она тоже в это всё не верит.

Ведь это всё нелепая игра, которая обязательно когда-нибудь закончится.

Поддерживая эту игру, он жестом показал, что приглашает её выйти на улицу, а она мотнула головой, имея в виду, что нужно, наоборот, зайти. И вдобавок показала пальцами тройку — видимо, номер её квартиры.

В подъезде в нос хлестнул запах чего-то жареного. Золотистая тройка висела на старой стёганой двери. Когда он подошёл, дверь тут же отворилась и рыжий наглец в нетерпении чуть не выскочил наружу. Артём же оказался внутри — и везде, во всём была она. Вот в этом тесном, оббитом панелями коридорчике она каждый раз собиралась в универ, в этой выглядывающей через дверной проём кухне она каждое утро пила чай…

Не успев увидеть ничего ещё, Артём почувствовал себя в её объятиях: её разом стало так много, как раньше он себе позволить не мог. И теперь, в отличие от того, что он помнил из того вечера в набитом автобусе, не нашлось больше удобного повода.

Она тоже просто хотела с ним быть.

* * *

В тот день Миры было больше, чем Артём вообще мог себе представить. Из-за этого на него легла страшная тревога. Следила за ними со стеллажной полки та самая картина с рыцарем, кот скрёбся в закрытую хлипкую дверь, мялись простыни; минуты, часы летели, сшибая всё и растворяясь в обжигающем тепле, а потом застыли, показав, как лучи света шарят по её бледной, покрытой мурашками коже.

Потом она села так, что скрипнул диван и волосы разметались по бёдрам, обхватила руками живот и легла к себе на колени, а Артём тупо смотрел ей в спину и улетал мыслями куда-то далеко. Так далеко, что весь день с самого утра вдруг показался ему мелким, глупым, не заслуживающим внимания. В одну из минут ему даже почудилось, что он стал к Мире равнодушен, но пришлось вернуть себя в колею.

— Не смотри на меня. — Мира встала и начала, торопясь, надевать футболку. — И вообще, мама уже скоро приедет.

— Раз так, — сказал он, мысленно оглянувшись назад, — я останусь, и…

— И?

— Мы познакомимся.

Она, заканчивая одеваться, взглянула на него так, будто это её добило. Ушла в кухню, поставила чайник и осталась там. Артём же встал, тоже наспех оделся и остановил взгляд на столе. Ну и бардак. Куча скетчей, застарелая баночка с серо-бурой водой из-под красок, разбросанные карандаши, конспекты и мелко исписанные, полуоборванные тетрадные листы, комья бумаги, не долетевшие до корзины в ногах…

В корзине поверх всего лежал несмятый набросок человеческого силуэта, бесплотного, чуть ли не похожего на призрак. Лицо его Мира, видимо, не успела нарисовать или, как часто бывало, отвлеклась. Она вообще нередко вела себя ветрено, но это было поправимо. Ведь правда?

Ещё с полчаса прошли в смущённой тишине и безделье, пока не послышался стук в дверь и Мира не помчалась в коридор, чтобы открыть. В квартиру, отряхивая ноги, зашла та приземистая темноволосая женщина, которая выходила из подъезда утром. В её глазах мелькнуло узнавание, и лицо расслабилось в приветливой улыбке.

— А ты…

— Артём.

— Елена… Александровна, если хочешь.

Он решил, что пока хочет, и после небольшого промедления все уселись за стол. Ели разогретую тушёную картошку с мясом и глядели друг на друга неловко, не зная, что делать, — Артём в такой ситуации был в первый раз, но пока не успел узнать, в первый раз ли были они. Разговор понемногу клеился, все узнавали друг о друге основное, то, что пока не успели узнать, и делились планами на будущее. Когда тарелки опустели, по лучшим чашкам разлили принесённый с дальней полки шкафчика чай. Хлебая почти кипяток, Артём козырнул своим программированием и заметил в глазах Елены Александровны уважение, а в ответ спросил:

— А как вы позволили ей на такую специальность поступить?

Она отодвинула голову назад, будто пытаясь понять, то ли расслышала, и рассмеялась.

— В смысле позволила?

Артём посмотрел на неё в упор, краем взгляда видя, как напряглась Мира, и она уже спокойно продолжила:

— Я, конечно, не в восторге была… И не знаю, куда она потом пойдёт со своим искусствоведением. Но это её выбор.

Мира заёрзала на сиденье и встряла в разговор, окатив Артёма осуждающим взглядом:

— Давайте сменим тему?

Так нависла досадная тишина. Пока все трое допивали свой чай, лицо Миры — такой залом на лбу совсем не подходил для восемнадцати лет — понемногу смягчалось. Она встала из-за стола первой и отошла, а Елена Александровна ещё раз посмотрела на Артёма любуясь, но с ноткой серьёзности, и нарушила молчание:

— Мне же нужно видеть, с кем общается моя дочь. Бывает сложно, но в случае чего я её в обиду не дам. И знаешь… я тебе доверяю.

Он вспомнил, что обещал себе о бабушке, и жёстко кивнул. Внутри как будто лопнула пружина, и тот день наконец дал ему расслабиться. Он измотал Артёма, но совсем не так, как было, когда тот ездил к маме, — так можно было изматываться сколько угодно. Но, казалось, таких утомительных и вместе с тем счастливых дней в его жизни больше не будет.

Они с Мирой вышли из подъезда вместе, когда уже потемнело, и ещё минут десять стояли