направления. Максим очень надеялся, что у немцев не будет столько сил, чтобы равноценно атаковать с четырех направлений. Наверняка они рассчитывали на внезапность и скрытность действий, а не на фронтовую операцию усиленного батальона.

Бой внизу на дороге начался неожиданно, но так же неожиданно и стих. Шелестов прислушался. Нет, если бы немцы прорвались, выстрелы бы еще раздавались. Хоть немного, но еще стреляли бы оставшиеся в живых. Значит, атаку отбили. Теперь ждать.

Но долго ждать не пришлось. У западной части ограды вдруг хлестнул винтовочный выстрел, потом сразу два выстрела и тишина. Шелестов побежал туда, где стреляли, и упал возле Буторина за мешками с землей.

— Что случилось, Виктор?

— Да поспешили югославы, — проворчал разведчик. — Не разглядели точно и давай палить, хотя строго-настрого приказал без команды не стрелять. Отчитал я их, да только что толку. Все равно не понять, был там кто или нет. Может, на разведку сползать?

— Я тебе сползаю! — отрезал Шелестов. — Сиди и не высовывайся! Нам силы беречь надо до подхода помощи.

— Если она будет, — проворчал Буторин.

— Это мы с тобой можем сомневаться, Виктор Алексеевич, — ответил Шелестов. — А вот новобранцы должны верить и надеяться. Только намекни, что можем не дождаться. И тогда половина наших бойцов в панику ударится. Рассказать тебе, что такое паника в бою?

— Не надо, сам знаю, — недовольно ответил Буторин, а потом сразу же прикрикнул на солдата: — Башку пригни, дура! Дырку получишь!

— Ладно, смотри тут, — вздохнул Шелестов. — Я вниз на дорогу. Там, кажется, обошлось. А потом к Когану…

И тут над головами, где-то в горах, вдруг прозвучала далекая автоматная очередь. Короткая, экономичная, а потом сразу еще две таких же коротких. И следом, как с цепи сорвались, стали бить сухие очереди немецких «шмайсеров».

— Вот тебе и маловероятное направление! — рявкнул Шелестов и, не пригибаясь, побежал через госпитальный двор к заднему корпусу, где засел его резерв.

Сосновский шел по лесу, успевая посматривать по сторонам, прислушиваться и инструктировать Митю Пряхина. Молодой солдат шел рядом, кивал и улыбался. Михаила подмывало спросить Митю: «А чего это ты, мил человек, лыбишься, как начищенный самовар, сияешь?» Но говорить этого он не стал. Незачем отбивать охоту улыбаться у парня. Жизнь еще постарается, она еще попытается отбить эту охоту. Тут помощники не нужны. И теперь Сосновский перешел к главному.

— Запоминай, Митя! Как только столкнемся с немцами, как только я открою огонь, мы с тобой отходим на северо-восток. Общим направлением вон на ту вершину в форме головы лошади. Отходим уступом, как я тебя и учил. Я стреляю, ты отходишь и занимаешь позицию. Прикрываешь меня, и я отхожу за твою спину. Но самое главное, Митя! Как только я скажу тебе уходить, ты должен скрытно покинуть место боя и отправиться к подполковнику Шелестову с докладом о сложившейся здесь ситуации.

— А вы? — сразу же спросил Пряхин и перестал улыбаться.

— Что я? — начал сердиться Сосновский. — Детский сад! Ты понимаешь, что это война? Что здесь беспрекословно выполняют приказы, что здесь существует только один закон — закон целесообразности.

— А вы бы ушли? — с прищуром спросил Митя. — Бросили бы меня и ушли?

— Конечно! — уверенно ответил Михаил.

— А я вот вас не брошу! — заявил Пряхин.

— Ну и дурак, — парировал Сосновский. — Ты не хочешь бросать меня. В результате мы с тобой погибнем, потому что немцев слишком много. Командир, не зная их сил и направления движения, не смог организовать оборону, погибнет еще множество людей, но зато ты весь в белых ангельских перьях и нимб над твоей головой светится ясным светом. Понимаешь последствия? Одному мне легче уйти, легче увести за собой врага, протянуть время, дать возможность товарищам подготовиться к нападению с этой стороны. Ты пойми, что отсюда немцев мы не ждали. Очень маловероятно, что они придут с этой стороны.

— Если маловероятно, тогда чего мы копья ломаем, товарищ майор? — снова заулыбался Пряхин.

— Тьфу, — с досады сплюнул Сосновский. — Я так чувствую, что боевую задачу мне с тобой не выполнить.

— Нет, ну если вы приказываете, тогда конечно, — как-то немного разочарованно пробормотал Митя.

— А я тебе о чем битый час толкую? — Сосновский вытер вспотевший лоб и пошел дальше. — Запоминай еще вот что.

Но договорить он не успел. Они обогнули большой выступ скалы, поросший мхом и травой. Сосновский шел первым, поэтому немцев он увидел первым. Трое десантников сидели на одном колене у скалы с автоматами на изготовку и прислушивались. Пряхин шел сзади в двух шагах. Он споткнулся о камень, поэтому отстал на один шаг, и это спасло их обоих. Решение пришло в голову мгновенно. Главным было не дать немцам выстрелить первыми. А они готовы были стрелять, палец каждого лежал на спусковом крючке автомата. И Сосновский сделал единственное, что можно сделать в его положении. Он сделал строгое лицо и резко выкрикнул по-немецки: «Оставить! Не стрелять!»

Буквально секунда выигранного времени, секундное замешательство немцев, услышавших чистейшую немецкую речь, и Сосновский отшатнулся назад за выступ скалы. Высунув ствол автомата и направив его, не глядя, в сторону немцев, Сосновский дал три короткие очереди, поводя стволом из стороны в сторону, пытаясь поразить большое пространство. Кто-то закричал, кто-то дал ответную очередь, которая прошла мимо. А Сосновский уже гнал Пряхина назад за ближайшие камни. Солдат и без помощи Сосновского бежал, как молодой олень, поняв, что произошло. Сосновский, не глядя, дал еще одну очередь назад, и они упали за камни, прокатились по траве и снова вскочили, но теперь уже надежно прикрытые каменной стеной.

Сосновский выглянул на миг и оценил ситуацию. Немцы растягивались цепью и не спешили в погоню. Они не могли понять, сколько русских им противостоит, да и русские ли это. Стреляли немцы неприцельно, скорее просто на всякий случай. Палили в подозрительные места. Сосновский снова встал рядом с Пряхиным и сменил магазин в автомате. Самое большое — это три минуты, и немцы будут возле этих камней. Нужно принимать решение.

— Все, уходишь! — коротко приказал Сосновский. — Сначала ты бежишь десять метров вправо и оттуда стреляешь. Потом бегу я и стреляю. Длинными очередями, а ты за это время бежишь к спуску и дуешь в госпиталь к Шелестову. Скажешь, что немцев человек пятнадцать, может, чуть больше. Я их увожу на северо-восток. А черт!

Сосновский отчетливо услышал автоматные очереди снизу, со стороны госпиталя. Ну вот и вляпались! И жену Тито не спасли, и сами по уши в дерьме. Рявкнув на Пряхина, чтобы тот бежал к камням, Сосновский выставил ствол автомата и дал две