— Я говорил…

— Твоим россказням я не верю. — Она нахмурилась и спустилась ещё ниже, становясь напротив него, но всё ещё чувствовала себя будто на возвышении — хотя бы потому, что никогда бы не позволила себе опуститься до уровня Джойса. — Ты тоже можешь не верить моим угрозам, но это будет слишком дорого тебе стоить. А теперь иди прочь, — оскалилась она. — Завтра на рассвете ты уезжаешь. И только попробуй…

Она не договорила, стиснула зубы и быстрыми шагами вернулась на трон.

— Ты точно такая же, как Джеймс, — повторил Джойс громко, с явной яростью в дрожащем голосе. — Он тоже однажды сказал мне то, что сказала сейчас ты.

С этими словами он быстро направился прочь из зала.

Глава 5

Тем же вечером ей пришло первое письмо от Генриха. Настроение тут же резко поднялось, исчезли злость, ненависть, гнев и обида. Кристина прижимала к груди поистине драгоценный пергамент, пока шла в спальню — прочитать его хотелось именно там.

Генрих писал, что до пристани добрался вполне спокойно, хоть и не без помех: задержался на несколько дней в одной башне из-за ударившего дождя и вследствие этого раскисших дорог, крайне затруднивших дальнейшее передвижение. Теперь он ожидает короля, который задерживается из-за штормов, но, возможно, прибудет уже через день-два. Генрих предполагал, что когда Кристина получит это письмо, то он, скорее всего, уже направится в Фарелл по морю.

Она вздохнула. Возможно, муж ещё не покинул пределов Драффарии и оставался на пристани, но всё же… всё же он был очень далеко. Узкий тракт не пользовался особым спросом у путников, а те места, куда он вёл, были глухими, диковатыми. Странно, что там нашлась действующая пристань… Хотя, может, её восстановили и починили ради короля, которому не хотелось делать крюк, заплывая в Серебряный залив. Да это и неважно.

Важно то, что Генрих писал ей, важным было каждое его слово, каждая буква… Это письмо вмиг сокращало расстояние между ними, уничтожало все километры. Будто он сейчас был рядом с Кристиной, по обыкновению стоя сзади неё и обнимая за плечи. Будто он никуда не уезжал, а его слова были не написаны, а произнесены им вслух, совсем рядом с ней.

«Я безумно скучаю и очень люблю, — так заканчивалось письмо. — Но пока мы живы, нас ничто не разлучит».

Кристина улыбнулась, чувствуя, как к глазам подступают слёзы. Ну вот, ещё не хватало…

Она быстро написала ответ: о том, как холодна весна и как ей холодно без него, как она распорядилась насчёт Джойса, в соответствии с его, Генриха, идеей, как дела у Хельмута и Берты, и в конце добавила, что очень ждёт его и желает ему удачи в переговорах.

— Кэси! — позвала Кристина служанку, которая, смиренно ожидая госпожу, протирала пыль на подоконнике. — Отдай управляющему письмо, скажи, чтобы срочно отправил туда же, откуда пришло сегодняшнее.

Кэси забрала запечатанное письмо и с поклоном удалилась, не забыв прихватить тряпку для пыли. Кристина же взглянула в окно, думая, чем ещё ей сегодня заняться — вроде бы ещё не слишком поздно… Но Джеймсу, пожалуй, пора спать: он сегодня весь день бегал во дворе, пытаясь ловить голубей, и наверняка устал. Кристина приглядывала за ним, потом, когда пришло время переговорить с Джойсом, поручила это дело Грете, и, по её словам, Джеймс вёл себя вполне прилично и даже ухитрился ни разу не упасть в своей беготне.

Когда Кристина зашла в детскую, Джеймса уже умыли и переодели в ночную сорочку; он сидел на кровати, прижавшись спиной к стене и притянув колени к туловищу. Свет единственной свечи почти не разрезал темноту вечерних сумерек, и от этого в комнате становилось даже как-то жутковато. От шкафа, кровати и стола на пол падали причудливые тени, они же ползли по стенам, сгущаясь прямо под ногами… Кристина поёжилась, но всё же прошла в комнату, прикрыв дверь, и присела на кровать рядом с сыном.

Со временем глаза привыкли к темноте. Джеймс не взглянул на мать — он смотрел вперёд, не двигаясь и почти не моргая. Жути нагоняли не только тени, но и его разномастные, будто остекленевшие глаза. О чём он так задумался, что не обращал внимания абсолютно ни на что? Какие тревожные, тяжёлые думы могут одолевать ребёнка, которому ещё не исполнилось четырёх? Желая успокоить в первую очередь саму себя, Кристина осторожно коснулась его плеча. Мальчик даже не вздрогнул.

— Джеймс? — позвала она. — Джеймс, пора спать.

Он не отозвался.

— Джеймс, милый, уже поздно, — постаралась улыбнуться Кристина. — Тебе не кажется, что пора ложиться?

— Нет, — покачал головой мальчик. — Я не хочу.

Против этого «я не хочу» доводов никогда не было.

Кристина вздохнула, подвинулась ближе к сыну и приобняла его за плечи. Лишь тогда он очнулся, часто-часто заморгал, повёл плечами и отшатнулся, будто испугался её прикосновения. От этого стало попросту больно, но она не подала виду.

— Ладно, если не хочешь, чтобы я тебя трогала, я не буду. Но, может, всё-таки пора спать, а?

— Нет, не пора.

— Тебе снятся кошмары? — Он покачал головой. — А в чём тогда дело? Ты расстраиваешь меня, зайчонок.

— Ну и что? — совершенно равнодушно отозвался Джеймс. — Мне всё равно. Уйди.

Кристина замерла, стараясь сдерживать себя, однако ей уже хотелось прикрикнуть на него. Она редко позволяла себе повышать голос на сына, но сейчас… Обида, злость, недоумение, возмущение загорелись в душе и потребовали срочного выхода, до боли раздирая грудь.

Ему всё равно.

Каждый раз, стоило ему сказать что-то такое, Кристина вспоминала времена, когда Джеймса ещё не было на свете. Тот день, когда она узнала, что беременна, перевернул её жизнь. Поначалу она не поверила: у неё была сильная задержка лунной крови во время войны, как утверждали лекари, от сильного эмоционального напряжения и потрясения, и мысль о том, что она может ждать дитя, показалась ей нелепой.

Но, что бы она ни думала себе, ничего не изменилось: несмотря на все свои опасения и догадки, Кристина забеременела, и эта новость была встречена ей далеко не с ликованием. Она испугалась. Испугалась за себя и ребёнка, испугалась грядущей боли и небывалой ответственности, которая всегда падает на плечи женщины, становящейся матерью. Но Кристина прекрасно понимала, что им с Генрихом нужен наследник, который примет Эори в законное владение после её смерти — и тогда род Коллинзов не вымрет, не сольётся с родом Штейнбергов окончательно.

В общем, выбора не было, и она решила пожертвовать всем, чем только нужно было