Иногда Стасик брал билет в кино на последний сеанс. Они сидели плечико к плечику. Лара всовывала свои узкие пальцы в его руку, и опять – нежность и щемящее чувство, как будто это была рука его невзрослой дочери. Стасик в темноте сжимал ее хрупкие пальцы. Подносил к лицу. Целовал неслышно каждый палец. Буквально «Дама с собачкой».

Стасик опасался взглядов посторонних. Что подумают люди: старый седой мужик ведет себя как влюбленный юноша. Это было правдой: и первое, и второе. И старый, и юноша.

Шила в мешке не утаишь.

Лида узнала. Кто-то донес. Кто-то видел их вместе.

Лида не скандалила, но по ее лицу ходили тени. Иногда она шумно выдыхала, сложив губы трубочкой. Не хватало воздуха. Сердце.

Стасик это видел и угрызался совестью. Лучше бы она скандалила. Тогда можно было бы поругаться, обменяться мнениями в воспаленной форме. Было бы легче, как после грозы.

Но Лида замкнулась, и Стасик за нее боялся. Выяснять отношения у них было не принято. Лучше промолчать. Потому что если начать копать, то можно докопаться до песка, на котором уже ничего не растет.

Стасик стал пропускать свидания. Лара стала трезвонить по телефону. Стасик снимал трубку:

– Я перезвоню.

После чего надевал куртку и брал за поводок собаку. Говорил Лиде:

– Я пойду погуляю.

– Звони из дома, – отвечала Лида. – Я сама погуляю с собакой.

И уходила. Стасик набирал Лару и умолял:

– Не звони домой. Мы же договаривались…

– Но ты обещал прийти, мы тоже договаривались… Ты тоже не держишь слово. Почему тебе можно, а мне нельзя…

Это был шантаж.

Стасик сменил номер телефона и исчез. Растворился в пространстве. Случайная связь окончилась. Он ее прекратил насильственным путем, волевым решением. Самоустранился.

Ему не хватало Лары. Очень часто хотелось все бросить и бежать к ней. Сидя на худсовете, он слушал вполуха, и вдруг к горлу подступала тоска. Он сидел и слушал какую-то собачью чушь вместо того, чтобы любить и быть любимым. Что может быть важней? Какая разница, что думает о его сценарии редактор Госкино. Кто она такая вообще? Жена какого-нибудь высокопоставленного чиновника, который лижет зад этой власти? И она вместе с ним. А он, Станислав Костин, положивший жизнь на свою профессию, свое призвание, должен сидеть тут и слушать… Он начинал разглядывать то, что происходит за окном. А за окном по зеленой траве бегала черная дворняжка, и эта дворовая собака казалась значительнее и умнее слов редакторши.

Лара…

А ночью он просыпался от одиночества и сиротства. Одолевали мысли: кому нужна его преданность Лиде? Только Лиде и еще Костику в Америке. Но у Костика своя такая яркая жизнь… Ну, поплачет Лида. И Костик поплачет. А он, Стасик, в это время будет репетировать Камасутру. На их слезах. Это невозможно. Лучше пусть плачет он, Стасик.

И он плакал. Тихо, беззвучно, не меняя дыхания. Вдох – выдох. Вдох – выдох… Машина работает. Жизнь продолжается.

Прошел месяц. Стасик не звонил Ларе. Спрятался в новую рукопись. Он работал каждый день с утра до вечера, своего рода литературный запой. К литературному он добавлял натуральный, алкогольный. После возлияний на другой день чувствовал себя отвратительно. Это тоже помогало. Ничего не хотелось и никого не надо. До уборной бы дойти.

Шубин заканчивал режиссерский сценарий. Ему требовалась помощь сценариста.

Стасик приходил к нему домой, поскольку Шубин жил неподалеку, пару остановок на троллейбусе.

Квартира была маленькая, однокомнатная. Шубин сделал из кухни спальню, а кухню засунул в прихожую.

По квартире можно было легко понять все пристрастия Шубы. Кроме секса, его, похоже, ничего не интересовало. Кровать занимала все пространство. Еды никакой и никогда. Он угощал Стасика самодельными сухарями и пломбиром за сорок восемь копеек. И сам ел это же самое.

Шуба подолгу говорил по телефону. Стасик ждал. Ему было скучно.

Шуба хотел, чтобы героиня фильма работала уборщицей в городском туалете и во время работы грезила наяву. Представляла себя кинозвездой.

Стасику казалось, что такая драматургия – киношка, дешевка и вчерашний день. Но не будет же Стасик воспитывать Шубу. Он уже большой мальчик, сорок лет. В этом возрасте сыновей в армию отправляют.

– Так чего? – спрашивает Шуба.

– А что ты хочешь?

– Плавный переход. Как из яви в сон, из сна в явь.

– Ну так и сделай.

– То есть… – не понимал Шуба.

– Ну вот она моет унитазы и засыпает, – советует Стасик.

– Над унитазом?

– Можно над раковиной. Или над ведром. Изображение затуманивается… Горящая люстра… Зал…

– Действительно… – удивляется Шуба. – Как это я не догадался…

Звонит телефон. Шуба берет трубку.

– Приезжай лучше ко мне, – говорит он. Слушает. – А ты надень теплую шапку.

Стасик догадывается: девушка вылезла из ванной и не хочет ехать с мокрой головой. Боится простудиться. Зовет к себе. А Шуба не хочет тратить деньги на такси. Не хочет вставать с дивана. Зазывает к себе.

– У меня есть для тебя сюрприз, – заманивает он.

Сюрприз – это сухари из черного хлеба и мороженое пломбир. Шуба – хитрый и выгадывает. Никакой любви, сплошное потребительство. Секс на халяву.

И что он, Стасик, здесь делает, в этой меблированной комнате…

– Я пойду. – Стасик встал.

Шуба закрыл трубку ладонью, девушка на том конце провода не должна слышать посторонних голосов, иначе она не приедет и впереди пустая ночь.

– Ты все понял, да? – спросил Стасик.

Шуба торопливо покивал головой: понял, понял, иди.

Стасик вышел на улицу. Решил пройтись до дома пешком. Продышаться. Зачем ему этот фильм? Этот хвост у лошади… Славы он не прибавит. Единственно, машина «Победа». Ну что ж, люди из-за денег моют туалеты. А он всего лишь сидит в обществе Шубы и ест черные сухари. Тоже работа. Работать не стыдно, стыдно воровать.

Стасик подходил к своему подъезду. От стены дома отделилась женская фигура. Это была Лара. Подкараулила. Выследила. Откуда-то узнала адрес.

– А что ты здесь делаешь? – растерялся Стасик.

Его охватили противоречивые чувства. Радость и страх. Беспокойство.

– Ты исчез, как сквозь землю провалился. Я подумала: может, ты заболел, попал в больницу? Но ведь и из больницы можно позвонить. Я ничего не понимаю. Я решила прийти и спросить. Ты меня бросил?

Стасик молчал. Она ждала.

– Понимаешь, Лара… У нас нет будущего. Я свою жизнь изменить не могу. А это значит, я просто ворую твое время. Ты молодая и еще можешь устроить свою жизнь. А я путаюсь у тебя под ногами…