В качестве одного из возможных опровержений расизма можно привести следующий довод: так как в реальности существуют только различные виды качество-ориентированного расизма, следовательно, даже расистская теория содержит презумпцию человеческого достоинства как достоинства, присущего всем людям без исключения. Чтобы парировать этот аргумент, расисты прибегают к сомнительным отговоркам о якобы присущих представителям других рас изъянам, позволяющим отказывать им в человеческом достоинстве. Однако поскольку качество-ориентированный расизм является единственной реально существующей формой расизма, мы вправе пренебречь на практике расизмом аттитюдным: последний важен для нас исключительно в концептуально-теоретическом плане. Вместе с тем аттитюдный расизм представляет собой реальную проблему с точки зрения скептического обоснования необходимости уважительного отношения к каждому человеческому существу. Факт отсутствия исторических примеров такого оправдания расистских идей не снимает теоретическую проблему, которую ставит перед нами аттитюдный расизм.

Чая найти подходящее качество, которое оправдывало бы человеческое уважение ко всем без исключения, скептическая модель обоснования такого уважения довольствуется тем, что уважительное отношение к людям является неотъемлемой частью нашего образа жизни. При этом характерно, что данный факт содержит в себе дополнительный аспект: позиция уважения к людям вне зависимости от их принадлежности к той или иной группе как нельзя лучше соотносится с нашими моральными устоями. Первое лицо, множественное число как составляющая выражения «наши моральные устои» включает всех, кто разделяет наш способ жизни. Причем в данном случае речь идет не о согласованности с какой-то теорией нравственности, а о согласованности с устоями нашего общества. Эти устои не обязательно согласуются друг с другом, однако предположение о том, что все люди достойны уважения, спаивает их в единую систему гораздо лучше и эффективнее любой альтернативы.

Обоснование посредством согласованности применимо не только против расистских взглядов, но также против идеи распространения уважения, равного человеческому, на всех живых существ без разбора. Мы также можем представить себе другую форму жизни с отличным от нашего отношением к животным – например, таким, как описывает Уолт Уитмен:

Но даже если мы, в отличие от Уитмена, не склонны приписывать животным столь превосходные качества (пусть он и делает это без малейшей доли критики по отношению к нам, людям), мы тем не менее можем помыслить себе включение в ареал уважения к живым существам – не важно, ко всем ли без разбора или только к некоторым – формы жизни, отличной от нашей собственной. Но раз так, с какой стати нам ограничивать круг существ, достойных элементарного уважения, рамками человечества? И здесь тоже скептический ответ должен сводиться к тому, что ограничение уважительного отношения рамками человеческого вида лучше соотносится с присущими нашей форме жизни нравственными суждениями, нежели распространение такого отношения на всех живых существ в принципе. Это отнюдь не отменяет настоятельной необходимости улучшения нашего отношения к животным; однако суть проблемы нашего к ним отношения кроется не в унижении, а в жестокости, а ее решение – в осознании боли, которую испытывают животные. Напротив, для нашей формы жизни главной проблемой в отношениях с другими людьми является унижение, тогда как уважение служит ее решением. В отношении обществ с отличным от нашего укладом, проповедующим распространение уважительного отношения на всех живых существ, следует руководствоваться принципом «уважай, но проверяй». Такие общества далеко не всегда могут похвастаться выдающимися достижениями в области уважения к человеку.

Обоснование человеческого достоинства от противного

Вместо стремления найти оправдание уважения к людям, обоснование человеческого достоинства от противного предполагает всего лишь поиск причин, по которым не следует их унижать. В некотором смысле это все, что требуется нам для объяснения понятия достойного общества, так как оно было определено отрицательно, как не унижающее общество, а не позитивно, как общество, гарантирующее сохранение человеческого достоинства.

Обоснование от противного не является скептическим. Оно скорее основано на том, что люди – это существа, способные чувствовать боль и страдания не только в результате физически болезненных действий, но и как следствие действий символических. По словам Эрнста Кассирера, человек – это символическое животное, то есть животное, обитающее среди символов. Человеческая способность испытывать «символические» страдания наряду с физическими и является тем качеством, которое оправдывает избавление человека от унизительного к себе отношения. В целом аргументация здесь следующая: жестокость – это абсолютное зло. Предотвращение жестокости – это высшая моральная заповедь. Унижение – это распространение жестокости с физической области страдания на психологическую. Унижение – это психологическая жестокость. Достойное общество должно быть привержено идее искоренения как физической, так и психологической жестокости его институтов.

Способность переносить психологическую жестокость, так же как и способность выносить физическую боль, присуща разным людям в разной мере. Некоторые люди обладают высокой чувствительностью к унижениям, проявления которых глубоко потрясают все их духовное существо. Другие же, наоборот, могут обладать иммунитетом к таким проявлениям, будь то в силу толстокожести или владения эффективными техниками самообмана, позволяющими им воспринимать любой плевок в их адрес в духе джайнизма. Но в таком случае не обладает ли степенью качество резистентности к унижению, равно как и отношение к потенциальным жертвам унижения в соответствии с их чувствительностью к боли и оскорблениям?

Этот вопрос относится к ограничениям в отношении качеств, оправдывающих уважительное отношение к людям, а конкретнее, к требованию того, чтобы качество, оправдывающее уважение, не давало оснований уважать разных людей в разной степени. Однако данные ограничения не применимы к обоснованию от противного, поскольку обоснование принципа недопустимости унижения проистекает из необходимости избегать жестокости, учитывая, что унижение рассматривается как один из аспектов жестокости. Крайне важно не проявлять жестокость к людям, и дело здесь вовсе не в вопросах равенства. Недопущение унижения, причем его недопущение в равной степени для всех – вот что действительно необходимо. Вопрос о градации людей по их способности к страданию не возникает в рамках обоснования от противного.

Приведу одну из возможных линий критики представленных выше положений. Утверждение о не требующей доказательств недопустимости унижения как формы психологического насилия базируется на уже знакомой нам ошибке категориального свойства. Выражение «психологическая жестокость» принадлежит к тому же семейству понятий, что и «духовное уничтожение», а также «душевное заболевание». В каждом из них существительное обозначает нечто имеющее два аспекта. Есть физическое уничтожение, и есть духовное уничтожение. Есть физические заболевания, и есть душевные заболевания. По аналогии, существует жестокость физическая и психологическая: первая связана с физической болью, а вторая – с болью душевной. Ту же смысловую ошибку мы наблюдаем, когда Голда Меир приравнивает ассимиляцию евреев к их «духовному уничтожению», что, по ее мнению, даже хуже физического уничтожения в газовых камерах, и когда людей помещают в психиатрические лечебницы по причине душевной болезни. Считается, что употребляемые в таких случаях выражения состоят из существительного и прилагательного и что их употребление сродни употреблению таких словосочетаний, как «круглый стол» и «прямоугольный стол». Но точно так же, как взятое в идиоматическом смысле выражение «круглый стол» означает «обсуждение чего-либо на равных» и не является простой комбинацией существительного «стол» и прилагательного «круглый», выражение «духовное уничтожение» по своему смыслу не равнозначно уничтожению с духовной точки зрения, а «душевное заболевание» – заболеванию души. То же самое критики могут сказать и о выражении «психологическая жестокость». Унижение есть унижение, и оно достаточно плохо само по себе, но при этом не тождественно физической жестокости и не является ее проявлением. Мадам де Севинье, автор знаменитого эпистолярия XVII века, выразила эту мысль в следующей сентенции: «Не существует недуга страшнее, чем сильная телесная боль; все остальное – лишь плод нашего воображения». Вот что должно служить предупредительным сигналом, скажут критики, ведь физическое насилие и есть корень всех зол, по сравнению с которым унижение – всего лишь рядовой порок.