та же. Только в твои двадцать лет можно так долго верить, что ради тебя создали целый мир, пусть игрушечный, но огромный и по индивидуальному проекту. А я в свои…, не будем уточнять, (до пятидесяти, кстати, далеко) практически сразу поверил, а шел…, не знаю зачем. Наверно одна самая оптимистичная извилина, скребла меня за ухом. На фотообои что ли надеялся наткнуться, пес его знает.

– Ххе…, фотообои, ну ты даешь! Прикольно, наверно, собрать много рассказов о первых днях и составить сборник. Типа – пособие. Основные варианты поведения, повторяющиеся ситуации, и прочая трампампень в этом духе.

– Да, у всех, похоже, будет.

– О том и речь! Методичка. И частные случаи. Я вот, например, в первый день чуть не утонула.

– Господи, где ты угораздилась?

– В пруде в каком-то вшивом. Купаться полезла, ну, и…

Денёк мой первый, в смысле погоды становился ближе к обеду всё симпатичнее и симпатичнее, и наконец, разгулялся, как хорошо проплаченный тамада на свадебном банкете. Заметила я это, понятно, не сразу. Сразу меня затрясло похлеще электрички вместе с моим злосчастным сникерсом. Старичок не стал долго наслаждаться этим зрелищем (то ли гуманист, то ли насмотрелся уже), сунул мне под нос банку и забормотал что-то вроде: «Попей, девочка, пока холодненькое» Я заклацала зубами по мягкой жестянке, в тщетных попытках поймать немного обещанной прохлады. Когда мне это удалось, мой попутчик погладил меня по плечу и утвердительно прогундел: «Новенькая!» Меня заколотило дополнительно – от злости. Откуда, скажите мне кто-нибудь, у всех пенсионеров такие педофильские замашки?! Их что, в собесе инструктируют?! Ох, как бы я высказала сейчас ему все это и многое другое в придачу, но мои способности в области членораздельной речи оказались резко ограничены сильными вибрациями (моими и электричкиными), так что, экономя дефицитный ресурс, вытряхнула из себя частями один вопрос, казавшийся мне на тот момент единственно-достойным обсуждения: «Откуда здесь Кола?» Жду ответа, а сама думаю: если скажет, что, мол, из ближайшего магазина, опущу баночку и вцеплюсь прямо в кадык и будь, что будет. Но дедушка оказался умничкой, (чем и спас свою хрупкую жизнь), прошамкал без обиняков: « Так ведь инженеры-технологи, тоже помирают, девочка. Помирают, и – к нам».

Тут, по закону жанра, у моего попутчика должны были срочно отрасти когти, клыки, рога и хвост, а глаза, просто обязаны засветиться адским пламенем. Но на меня по-прежнему смотрел обычный пенсионер, не очень приятный, совершенно человекообразный, с морщинистой небритой шеей и желтыми не заточенными зубами.

– Местный, что ли попался?

– Ага, печник.

– Как?! Печник?! Такого названия ещё ни разу не слышал, надо же «печник»!

– А что? Местный житель, на черта не похож, вот и …. Я с этими аборигенами потом общалась не раз, они – как мы, только бычат все по-страшному.

– В смысле?

– В смысле, говорят, только по делу, как справочники. Они не андроиды, часом?

– Нет! Они тут рождаются самым обыкновенным способом, это точно. Просто, вот так устроены, слово «потрепаться» у них не употребляется, в принципе.

– Да…, интересно, о чем они шепчутся после секса!

– Будешь, хорошо себя вести – расскажу!

– Ого! Шустрый какой! А у меня ничего не вышло.

– А ты уже попыталась? И кто из нас шустрый?! Ладно, давай дальше, про пруд.

– Короче, утёр он мне сопли несвежим своим платочком и вытолкал на первой же остановке «погулять, подышать, успокоиться», а на самом деле, я думаю, с рук сбагрить и дремать спокойно до дома.

Станция оказалась – что надо. Этакий здоровущий (по предварительным ощущениям) парк культуры и отдыха, закрытый на время реставрации. Купив на станции бутылку холодной газировки, я пошла искать тенечек с хороши видом, дабы вдоволь пострадать и пожалеть себя любимую с максимальным комфортом. Отчаявшись найти подходящий пенек, я уселась на травку, с удовольствием заткнув своего виртуального доктора, заблеявшего было что-то про хронический цистит и воспаление придатков. Упругая, как диванная пружина, травка, кокетливо покачивала, мою задницу, и без того удовлетворенную по самое нехочу колличеством и качеством свалившихся на неё приключений. Бутыль холодила ладошку, пахло сеном, корой и шоколадом. Вокруг было Хо-ро-шо!

Вообще, в положении «расслабленно-полулёжа» тяжело сосредоточиться на трансцендентных переживаниях, я уселась в более приличествующую моим намерениям позу, подтянув колени к подбородку. Дело, вроде, пошло на лад. Первой в папке «мои тяжелые утраты» открылся, конечно, фотопортрет Артёма (кто бы сомневался) с его пидерской сережкой в ухе, крашеной челкой, в майке, позволявшей всем желающим любоваться свеженакаченой мускулатурой. И ведь находились желающие, вот что удивительно. Умел он с девчонками общаться, этого не отнимешь. Сама же умилялась его убогим стихам, типа: « Я уйду в глухую ночь, ты не сможешь мне помочь» Господи, неужели из-за этого пижона, папенькиного сынка …, нее-е-т. Под этой фотографией только один комментарий: не забыть стать привидением и довести мудака до психушки. Дальше – просмотр в ускоренном режиме: школьные подружки, студенческие вечеринки, любимая музыка, Том и Джери, коллажи из роликов, пирожных, котят и морских раковин, в конце несколько очень размытых кадров – это моё светлое будущее, понятия не имею, что я собиралась делать после института. Понятия не имею! Всё!

Облизывая с пальцев остатки злосчастного батончика, я почувствовала, что подо мной мокро.

– Оо?!

– Не «О!», а земля под неохотно осевшей травой оказалась сырая.

Пришлось срочно принимать вертикальное положение и продолжать размышлять на ходу.

Продолжения были не богаты и невразумительны, но давно я не гуляла одна с таким кайфом. Чесала напролом, даже запыхалась. Деревья закончились, позволив мне любоваться урбанистическим абрисом горизонта и небольшой, но близкой и, от того, особенно милой лужицей, назвать которую озером можно было только из уважения к её устроителю, кто бы он ни был. У меня аж шкура зазудела, как захотелось искупаться. Голой. Всё равно никто не увидит, а если и увидит – пофигу. Края оказались крутыми, но не высокими, около полуметра. Скинув боты, я потянулась пальцами левой ноги к воде, умудрившись сделать какой-то невероятный пистолетик на правой. Я уже зашкрябала когтями по поверхности, когда вторая, давно не тренированная лапа, сорвалась с бережка, и я практически без брызг въехала в этот грёбаный пруд. Вода оказалась неожиданно теплой и это была хорошая новость. Плохая содержала информацию о полном отсутствии дна. За двадцать три года жизни я так и не научилась плавать. Моё тело беспомощно шевелилось в некоей субстанции, мало похожей на привычную озерную жижу. Больше всего это напоминало парение в невесомости, с той только разницей, что невесомость всегда ассоциировалась у меня с абсолютным