Объяснил, поскольку я тонкости жизни подполковника никак не мог знать:

— Я сейчас готовлюсь поступать в академию генштаба, а это не шухры — мухры, знания надо иметь солидные и обширные. Можно я послушаю твои лекции для взвода? А то там так много нового и интересного, даже если ты и врешь, то на очень серьезном уровне.

Я, откровенно говоря, обалдел до звона. Потом немного пригорюнился. Что же я такое сказал, аж подполковник решил послушать прапорщика? Вроде ведь не из контрразведки, не подначивает, чтобы потом арестовать… Надо на всякий случай фильтровать информацию, а то еще попадешь в лапы… КГБ… ГРУ… Служб много, а ты один и без прикрытия.

— Так точно, товарищ подполковник! Разрешит спросить, вы сегодня будете смотреть мою стрельбу или слушать теорию? — спросил на всякий я. А то армия такая структура, где виноватым окажешься именно ты, как самый младший по званию.

Русаков, кстати не обманул в моих надеждах. Оказывается, он просто забыл, зачем пришел сюда и аж рот открыл, дескать, что я спрашиваю такое интересное, но для него непонятное.

— Ах да! — вспомнил он, — мне же надо посмотреть на твою стрельбу, а то шефа попросили…

Тут адъютант заткнулся, не хотел говорить. Я так расстроился, что даже не сказал, а потребовал у подполковника:

— И кто же это так подъехал е товарищу начальнику штаба армии?

Но Русаков был слишком хитромудрым, чтобы так просто проговориться. Он лишь дробненько засмеялся и сказал:

— А вот это, товарищ прапорщик уже большой государственный секрет особой важности. У вас для него допуска нет.

Вот ведь гад, как изощренно издевается. Сказал же одну букву, а остальное слово, как специально, закрыл. Эх, дал бы я ему по правому уху, хотя морально, да нельзя — армейские порядки, а он выше по званию. Трибунал сто процентов.

— Веди лучше в тир, — предложил адъютант, уже засмеявшись, — отстреляешься, эмоции выйдут, а то заговоришь до военной сессии.

Нормально, и он тоже подумал про суд. По краю гибельной пропасти ходишь, товарищ попаданец, умей быть спокойнее, ты теперь сам военный и тебе еще идти вверх по карьерной лестнице. С такой скоростью точно дойдешь до старлея… в пятьдесят лет.

Повел взвод в ротный тир, перед этим благоразумно спросив, как товарищ подполковник пойдет — впереди или позади моих ребят? Русаков помолчал, подумал и решил идти позади.

Тоже нормально. Я пропустил взвод вперед и увеличил темп. Уже 14.00, а мы даже не начали стрелять. А еще мой «громкий» бенефис с почти обязательной разборкой. И почему в сутках только двадцать четыре часа и не минуты больше?

Уже в тире придумал оптимизировать процесс стрельбы, чтобы и овцы были целы и волки сыты. Мой бенефис я превратил в учебный урок, причем первым я использовал для стрельбы автомат Калашникова — это для армии, а вторым — малокалиберную винтовку ТОЗ.

Таким образом, я и для начальства проведу показательную стрельбу, Великанов знает, он не будет ругаться. И для подчиненных будет хорошая затея.

Но впереди оказалась еще внезапная проблема, я аж чуть не упал. В помещении тира оказались командир спортроты капитан Великанов и… начальник штаба 18 армии генерал-лейтенант Кожевников! Да что он все ходит за мной, будь я еще женщиной с большими сиськами, я бы понял. Но зачем же бегать за мужчиной, я ведь парень нормальной ориентации.

Впрочем, все стало понятно сразу и секс здесь был не причем. Кожевников был тоже нормальным и такими пустяками на службе не занимался.

Дав мне ему отрапортоваться, все-таки военный порядок, он благодушно сказал:

— А ты у нас, прапорщик Ломаев, известная личность, если даже Михаил Сергеевич Горбачев твоим здоровьем интересуется.

Оп-па, небо на землю не упало тяжким грузом? И что случилось, мое реноме попаданца раскрыто?

Глава 9

Я мысленно почесал лоб. Сделать такой провальный шаг мне и, разумеется, прийти в голову не могло. Еще бы, стоя по стойке смирно под взыскательным взглядом удивленно-озабоченного генерала, физически это сделать страшно. Не материт, и ладно. Слишком уж велико было расстояние между начальником штаба армии и командиром взвода.

Практически, большой начальник, встав из своего начальнического стола, недоуменно стоял на цветистым лугу перед незнакомым насекомым, и мучительно гадал — раздавить или нет? Толи это просто для него бесполезная букашка, толи это редкий экземпляр из Красной книги, а, может, наоборот, это чудище из разряда кусающих и плюющих ядом и от него лучше быть подальше?

Я обворожительно улыбнулся, как мог это сделать прапорщик генерал-лейтенанту, не лизоблюд и, тем более, не гей, и сказал:

— Товарищ Горбачев находит драгоценное время следить за моими спортивными успехами и вот поздравляет с новыми. Если еще раз товарищ генеральный секретарь ЦК КПСС позвонит вам, то поблагодарите его искренне от моего имени. Честный коммунист Ломаев всегда будет на страже коммунистических идеалов и гуманистических ценностей!

Говорил, а сам мысленно гадал, что же сдохло в нашей берлоге, раз Горбачев самолично позвонил в штаб армии. Меня он всяко не любит и даже не знает. Не родственник ведь и даже не писаная красавица.

Остается одно из наиболее возможных предположений — генсеку позвонили с Запада или он встретился с одним из тамошних лидеров. И где-то там опять промелькнула моя фамилия. И, видимо, хорошо промелькнула, раз целому генсеку компартии в 19 миллионов понадобилось позвонить.

Гм, не надо только поражаться этой цифре. В основном это просто балласт из простых советских трудяг, а сверху будет накипь из политических деляг и, наоборот совсем не политических интеллигентов, но обе эти категории вступали в КПСС и карьерных побуждений. Они вскоре первыми побегут из нее.

Ладно, решим, что мне помогли с Запада. Прямо как из советской классики ХХ века — «Заграница нам поможет».

Кожевников тоже только хмыкнул пораженными глазами, не более, на большее он даже не решился, слишком уж был высокий уровень главы компартии, поспешил перейти на более приземленные вопросы:

— Как стреляешь, товарищ прапорщик, хорошо или отлично? — и тут же назидательно добавил: — на вас налагают такие надежды лично товарищ Горбачев Михаил Сергеевич, что надо постараться все пули пускать в мишень только на круглую пять. Иначе не оправдаете возложенные чаяние и все труды по вашему воспитанию и становлению.

Что можно было ответить на это военно-бюрократическую речь? Да только соответственно:

— Рад стараться, товарищ генерал-лейтенант,