починить, и вышел в темноту справить нужду. Невдалеке скрипели ручки насосов, и шорох дров, вынимаемых из поленницы, сопровождался легким запахом растопленных с утра печей и свежим ароматом сосен над головой. Дэлу все это напомнило дом, маму и то, как она готовила завтрак на кухне в рассветную рань. Он потянулся, закинул руки за голову. Мать с отцом были очень дружны и за всю жизнь почти не расставались. Их преданность друг другу казалось удивительной, хотя Дэл и не понимал, почему именно это вдруг так отчетливо припомнилось ему сегодня утром. Самому Дэлу с тех лет, когда он начал интересоваться женщинами, даже мысль о подобных обязывающих отношениях, в сущности, никогда не приходила в голову.

Он накачал воды и плеснул себе на лицо и шею. Утерся, провел руками по волосам и бороде, все еще длинным, нестриженым, и сам почувствовал, как от него воняет. Он не мылся по-человечески с тех пор, как ушел в леса, и его одежда стала такой же заскорузлой, как у Неда Бейкера и Олли Таттла. И запах от него шел тот самый, какого он обычно не терпел, но выделяться среди других, особенно сейчас, было ни к чему. Вернувшись в лачугу, он сварил цикорий, щедро добавил патоки и выпил все до последней капли. Положил банку бобов в ведерко для смолы и туда же бросил открывалку, которую нашел на гвоздике у плиты. Придется обойтись этим: больше ни на что времени не было. Он встал у забора, и вскоре слева донесся скрип колес. Небо на востоке озарилось бледно-пурпурным светом, когда в утренней дымке показалась повозка. Она подъехала довольно медленно, так, чтобы он успел запрыгнуть сзади. Те же рабочие, с которыми он ехал накануне, сидели сгорбившись, уперев локти в колени и опустив головы, а другие устроились сбоку и глядели куда-то в лес. Все словно собирались с силами, готовясь к новому дню. Дэл уловил запашок, выдающий, что кто-то хлебнул кое-чего покрепче кофе. Тянуло от них сильно и резко.

Одноглазый возница оглянулся на Риза. Из-за глубоких шрамов возле брови с левой стороны лицо извозчика казалось слегка перекошенным. Он тут же снова отвернулся, но голову наклонил так, будто хотел послушать, что ему скажут. У Дэла возникло ощущение, что рабочие, сидевшие сзади, не привыкли к тому, чтобы белый ехал вместе с ними.

Он нарушил молчание:

– Меня зовут Дэл Риз, лесная кличка – Батлер. Мы все работали в лагерях, вся семья. Я к этому делу с детства приучен.

Тот, что сидел ближе всех, откликнулся негромко, словно не хотел, чтобы его услышали:

– Да? Ну, а теперь что тебя сюда принесло?

Дэл растерялся:

– В смысле?

Его собеседник фыркнул и оглянулся на спутников.

– В смысле, у нас-то ты что забыл?

Дэл ответил по-прежнему ровным тоном:

– То же, что и все. Работаю.

Сосед ткнул в сторону Риза большим пальцем, привлекая внимание остальных.

– То же, что и все. Как вам, а?

Остальные помалкивали, хотя кое-кто бросал в сторону новичка скептические взгляды. Похоже, он тут всем чужак: и белым, и цветным.

Сосед немного помолчал и сказал:

– Нолан Браун, лесная кличка Поминай-как-звали – потому что, вот увидишь, придет день, когда духу моего тут больше не будет. – Он смерил Дэла взглядом, все еще настороженно. – У нас такого никогда в заводе не было, чтобы белый делал ту же работу, что и мы. В этом лагере, по крайней мере.

Дэл ответил:

– Как по мне, ничего тут такого нет. Работа как работа.

Нолан возразил:

– Ну да, тебе-то не хлебать того, что нам достается. – И широким жестом указал на остальных.

Лагерный опыт Дэла ограничивался детскими годами. Он догадывался, на что Нолан намекает, но с тех пор, как отец с мамой вернулись домой, он в лагерях больше не жил, так что своими глазами ничего подобного не видел и на себе не испытывал.

– А почему Батлер? – спросил Нолан.

Дэл негромко рассмеялся.

– Так было написано на зерновом бункере, где я как-то раз работал. Ласточкино Гнездо – тоже интересное название.

Браун пояснил:

– Говорят, это из-за амбарных ласточек: они тут кое-где лепят гнезда под крышами. А я так скорее осиным гнездом назвал бы.

Остальные похмыкали в знак согласия, а потом один за другим неторопливо назвали свои имена:

– Эрл Диллон, он же Большая Шишка.

– Лерой Рэтлифф, он же Росинка.

Нолан наклонился к Дэлу и добавил:

– «Росинка» – так бар в лагере называется. Единственное местечко, где можно хоть как-то развлечься.

Дэл не пил, но понимал, что после трудного дня это бывает нелишним.

Еще один сказал:

– Джонси Джонс, он же Будь-Спок.

– Вот точно, – снова вклинился Браун. – Только отвернешься – будь спок, уже смылся куда-то. Хорошо еще, если босс не увидит.

Джонси почесал затылок и пробормотал:

– Да это у меня с внутренностями неладно. Ничего удержать не могу.

Нолан хохотнул:

– Куда как верно. Собственную пипирку – и ту в штанах никак не удержишь.

Остальные тихонько зафыркали в ладони.

Последний рабочий представился:

– Чарли Бернс, он же Гори-Ясно.

Потом он издал странный клокочущий звук, сильно напоминающий ослиный рев, и Дэл подумал, что такого глупого смеха еще ни разу в жизни не слышал. Остальные снова захихикали, но взгляды их метались туда-сюда, словно в ожидании какой-то угрозы. Единственным белым среди них, не считая Дэла, был возница.

Он бросил через плечо:

– Гас Стрикленд. А мула зовут Денди Бой.

Очевидно, Гасу рабочие доверяли, иначе не стали бы вести при нем такие разговоры.

Дэл оглядел мула: здоровенный, ладоней в семнадцать, не меньше. Ризу приходилось видеть таких, когда его семья занималась скипидарным делом. Это было тягловое животное: такие могут весить тысячи полторы фунтов, а то и больше. Особая порода, крупнее и шахтерских, и хлопковых, и фермерских. Мулы, работающие в скипидарных лагерях, имели твердую поступь и умели лавировать в самых узких местах между деревьями. Гас не погонял Денди Боя: бросил поводья на колени и даже не смотрел на дорогу, пока откуда-то из леса не вынырнул Ворон и не поскакал рядом. Так они добрались до места сбора, где уже высаживались другие работники.

Еще один десятник восседал на лошади среди большой группы подрубщиков и выкликал по именам тех, кто вылезал из повозок. На первый взгляд он производил впечатление человека опасного: прищуренные глаза так и зыркали по сторонам, ни на ком не задерживаясь, а копна грязных светлых волос, свисавших ниже ушей, придавала ему разбойничий вид.

Резким голосом десятник прикрикнул:

– Ну, вешайте свои ведра. Живо, живо!

Несмотря на