Как самодержец, крепко держащий в узде государственное управление и политику, Фридрих влиял на язык и стиль своей канцелярии. Под руководством Петруса фон Винеа – знаменитейшего стилиста в области средневековой латыни – возникли образцы различных официальных документов, которые на протяжении веков служили многим государственным канцеляриям Европы. Петрус фон Винеа происходил из бюргерской среды. Архиепископ Берард Палермский рекомендовал его императору. В 1221 году Петрус был принят на должность нотариуса в придворную канцелярию, и уже к 1225 году стал верховным судьей и наконец в 1227 году управляющим канцелярией императора. Будучи верховным судьей он, возможно, сформулировал в 1231 году «свод законов Мелфи». С тех пор Петрус все больше становился «устами императора», что, естественно, давало ему огромную власть. Его подчиненные должны были быть образованны и необыкновенно талантливы в сфере языка. Античные и теологические духовные богатства, обычаи папской канцелярии и риторика, связанная при императорском дворе с почти религиозным культом повелителя, повлияли на становление мрачно- торжественного стиля, который Фридрих II любил и которым владел сам. Красноречивые чиновники государственного управления также принадлежали к «круглому столу», как и ученые, чужеземцы и земляки. В этом кругу, где никакая мысль не была слишком смелой (если, конечно, она высказывалась с положенным тактом по отношению к повелителю), Штауфен произнес однажды знаменитые слова о трех мошенниках: Моисее, Мухаммеде и Христе. «Изобретателем» этого карающегося смертью высказывания он однако, не был, оно родилось уже к началу 13 века в кругах аверроистов Парижского университета. Весной 1239 года Папа Грегор писал в приложении к новому отлучению от церкви Фридриха II: «Этот король утверждает такую ересь, будто бы весь мир (воспользуемся его словами) был обманут тремя мошенниками – Моисеем, Мухаммедом и Христом -, два из которых почили во славе, а третий – вися на деревяшке. Такое язычество он оправдывает сумасбродством, что якобы человек не имеет право верить во что-либо, что не обусловлено природой и разумом».

Через некоторое время после смерти императора самый значительный хронист папской партии, францисканец Салимбене из Пармы, с глубоким уважением (если и к еретику, то уж хотя бы не к Антихристу!) писал, имея в виду, вероятно, то блестящее время: «Если бы он был добрым католиком, любил Бога и церковь, мало кто на свете мог бы сравняться с ним. Однако он думал, что душа неотделима от плоти. То, что он сам и его ученые могли найти в Святых книгах, использовалось для отрицания существования жизни на том свете. Поэтому он и его соратники больше наслаждались жизнью земной».

Поначалу о повторном отлучении императора от церкви не было и речи. Однако уже последовавшие за изданием свода законов в Мелфи политические действия привели его на поле битвы, которое он не мог покинуть победителем, и где ждало его новое проклятье: ломбардская равнина.

Задолго до этого, возможно, во время переговоров, приведших к тому, что германские князья поручились за обещания Фридриха в Кепрано, в ноябре 1231 года был созван придворный совет в Равенне, на котором должны были быть разобраны проблемы Германии и имперской Италии. Папа гарантировал лояльность со стороны своих союзников, Ломбардской лиги, поэтому Фридрих прибыл в Равенну с ограниченным числом соратников. Из Фоггиа он взял с собой к «великим владыкам» лишь архиепископа Берарда Палермского и Томаса Аквинского. Правители Аквино, старый калабрийский аристократический род, принадлежали к тем немногим дворянам, которым в 1220 году только что коронованный император мог доверять по возвращении на родину. С тех пор они всегда стояли близко к Штауфену, сделавшему Томаса графом Аккеры. Только родившийся в 1225 году одноименный отец церкви, позже причисленный к лику святых, не последовал традициям гибеллинского дома. В Равенне императора ожидал неприятный сюрприз: Хотя он и считал себя посланником Папы в борьбе с язычниками, верхнеитальянские города и не подумали послать на придворный совет своих представителей. Так как сицилийское войско было невелико, недавно распавшаяся Ломбардская лига вновь объединилась и (как и в 1226 году к совету в Кремоне) заперла долину реки Адидже, так что проход через перевал Бреннер для князей оказался невозможен. Только в декабре большинство из них смогло переправиться через реку, переодетыми или же в обход через Венецию (по перевалу Плекенпас через Фриоль).

Но один из них полностью игнорировал приглашение, что повлекло за собой неприятные последствия не только для него, но и для всего немецкого королевства: король Генрих (VII), старший сын императора.

«Враги...», так называл поэт Вальтер немецких князей в начале 1220 года, когда убеждал их пустить молодого короля Фридриха на коронацию, а затем в Иерусалим во главе войска крестоносцев. «Возможно, он никогда более вам не помешает...»

Таким же образом, в обмен на драгоценные привилегии церковникам, был коронован и восьмилетний сын сицилийского Штауфена. Он был доверен заботам регента, архиепископа Энгельберта Кельнского. Возможно, что назначение этого человека на столь высокую должность, тоже было политическим ходом: это архиепископство традиционно было ориентировано на Англию и Уэльс. Однако прежде всего этот выбор был вызван самой личностью Энгельберта. Испытанный союзник Штауфена, доверенное лицо Папы, который к тому же энергично восстанавливал мир, нарушенный борьбой за трон, он наиболее подходил на эту должность. Иначе, по старинной традиции, был бы назначен архиепископ Зигфрид Майнцский.

Дипломатический талант Энгельберта доказывает то, что еще до смерти рейхсканцлера Конрада фон Шарфенберга, епископа Шпейера и Метца (1224), он передал формальное управление империей архиепископу Майнцскому. Канцлер Конрад уже в 1211 году вместе с Сигфридом Майнцским примкнул к партии Фридриха II (сначала тайно) и сильно выиграл от этого. Позднее он получил от Папы второе архиепископство, Метц. Запрет на совмещение нескольких должностей еще больше усилил позицию Конрада. Как управляющий имперской канцелярией, он вместе со «своим» архиепископом Зигфридом превосходил по силе любого человека, которого Фридрих по каким-то причинам назначал «губернатором». После смерти канцлера в марте 1224 года Энгельберт Кельнский сделал себя управляющим имперской канцелярией, а также набравшего в 1220 году силу Тайного Совета, своеобразного «имперского правительства», в состав которого входили представители швабского штауфенского служилого дворянства и бароны. Наряду с графом Герхардом фон Дицем, воспитателем молодого короля, имперским стольником Вернером фон Боланденом, предшественником графа Дица, стольником Эберхардом фон Вальдбургом (его потомок будет сражаться против крестьян в 1525 году) и кравчим Конрадом фон Винтерштеттеном определенную роль играл здесь также архиепископ Отто Вюрцбургский. В канцелярии тон, как и испокон веков, задавали церковники: верховными нотариусами были пробст собора в Констанце, а также священник из Юберлингена, где решилась судьба Фридриха в 1212 году.

Штауфенские министериалы, управляющие южнонемецкими спорными территориями, члены могущественных родов, в течение многих поколений надеялись в условиях имперской политики получить выгодные посты (на Сицилии и в средней Италии эти исконно правящие фамилии имели титулы графов и герцогов). Они были призваны Фридрихом II в Тайный Совет при условии проведения антикняжеской политики. Последующие 19 месяцев, вплоть до убийства Энгельберта, были отмечены энергичными мерами, касающимися самостоятельной «немецкой» политики князей. Становится ясно, что интересы территориальных князей совпадали с запросами центральной власти как ядра формирующейся нации, что, в свою очередь, шло вразрез с имперскими целями Фридриха.